Мы работаемс 1993 года
Мы работаем
Аренда хуже рэкета Идет война бумажная Массовая «эмиграция» Афганский синдром Визит «отмороженной бабы» Болезнь цивилизации Операция на экране Неоконченная пьеса Григория Горина Предлагаю национальную идеюПосле переезда в здание на шоссе Энтузиастов мы накрыли стол в столовой клинико-диагностического стационара и отпраздновали объединение двух систем. Поднимая бокалы за дружбу и сотрудничество со Стеллой Михайловной Пятигорской, я искренне в это верил. Какие чувства испытывала она, мне неизвестно, но улыбалась жгучая брюнетка также жгуче.
Мы стали обустраивать свой быт, ужасаясь убожеству и неряшливости нашей новой обители — Клинико-диагностического стационара. Я уже говорил о первом неприятном впечатлении от увиденного. Но тогда я не представлял размеров бедствия, а оказалось, что все надо начинать с чистого листа.
Особенно потрясли кабинеты окулиста, стоматологов и ЛОР-врача. Не стану ехидничать по этому поводу, но уверен, что в любой заштатной сельской поликлинике дела обстояли лучше. Ко всему прочему в здании царила дикая грязь. Что же касается стационара, то там проживали... туристы, которым сдавались койки по льготной цене. Вечером и ночью возникали шумные пьяные оргии.
Первым делом мы выбросили допотопную рентгеновскую установку и почтенного возраста ультразвуковой аппарат. Но не подумайте, что обустройство помешало работе наших врачей. Уже на следующий (!) день после переезда доктор Луцевич и его команда начали операции пациентов эндоскопическим методом. Открылся кабинет ультразвука, появились пациенты у урологов и гинекологов.
До поры до времени мои отношения с Пятигорской ограничивались приветствиями и дежурными улыбками. Все переговоры с ней вел директор «Российского госпиталя» Владимир Петров. Мы, согласно договору, отчисляли проценты от консультаций и операций, платили за субаренду1 и коммунальные услуги, полагая, что этим наши отношения с соседями и ограничатся.
«Разведка» донесла, что накануне приезда «Российского госпиталя» Стелла Михайловна пообещала своим сотрудникам, что скоро все заживут лучше. Каким образом она собиралась это сделать, мы скоро почувствовали на своей шкуре. Пятигорская стала регулярно и без всяких оснований повышать «барщину» и «оброк», стремясь за счет новых постояльцев погасить свои немалые долги по коммунальным услугам. Более того, она посчитала, что теперь и наше оборудование уже не совсем наше, а почти ее собственное. Хотя, согласно договору, который со стороны Пятигорской заключал адвокат Михаил Барщевский, медицинская аппаратура передавалась в стационар с преимущественным правом работы на нем сотрудников «Российского госпиталя». Конечно, я не мог предположить, что Стелла Михайловна тут же положит глаз на нашу технику. В который уже раз я проклинал себя потом за наивность! Сам ведь оставил ей лазейку, в которую она вознамерилась протиснуться! Она хотела только одного — брать, брать, брать. Она знала, что мы будем закупать новое, современное оборудование, и рассчитывала в один прекрасный — для нее, разумеется, день — всем этим добром овладеть.
Впрочем, многие сотрудники из окружения Пятигорской, наоборот, считали, что наш приход таит для нее немалую опасность. В частности, ее заместитель Алексей Щербаков, который позже перешел на мою сторону и в мой штат, предсказывал в узком кругу: «Увидите, ребята, через полгода Стеллы тут не будет!» Цитирую это заявление с его слов...
Потом я спрашивал Щербакова, на чем основывался его прогноз. Он резонно отвечал: «Александр Семенович, я видел, что с этой бабой сработаться невозможно. Хотя не исключал, что она может пустить вас по миру».
Сотрудники «Российского госпиталя» впервые в отечественной медицине применили в своей работе только зарождавшиеся высокие технологии. И хоть тогда еще и не было нашей ныне знаменитой кардиологической службы, но мы широко использовали эндоскопическую хирургию, современные урологические методики дробления камней, лечения хронического простатита и многое другое. Естественно, ничего подобного у Пятигорской в стационаре не было. Мне трудно было представить, за что пациенты платили деньги в КДС (так сокращенно назывался клинико-диагностический стационар).
Однажды случайно в коридоре мы обнаружили потерянную ведомость на зарплату сотрудников КДС. Я не удержался и посмотрел. У директора Пятигорской зарплата составляла 700 000 рублей. Существенно меньше получали ее замы, а уж врач стационара зарабатывал не более 7000–8000 рублей. Неплохо! Директор получал в сто (!!!) раз больше действующего врача! Безусловно, Пятигорская понимала, что на имеющемся у нее оборудовании она ничего не заработает. Вот и решила «подоить» нас.
Наши лечебные планы были грандиозными. Реализовывалась моя мечта: после закупки ангиографической установки мы открыли кардиологическое отделение. Расширился круг использования эндоскопических операций в хирургии, гинекологии, урологии, нейрохирургии (заболевания позвоночника, операции при грыжах межпозвонковых дисков), мануальной терапии при тазовых болях. Все это превратило клинику ЦЭЛТ в многопрофильное учреждение.
Но вернусь в КДС.
Не могу сказать, что «Российский госпиталь» зарабатывал какие-то фантастические деньги. Страна жила тяжело, больных, способных заплатить даже за собственное здоровье, было немного. Да и предприятие Пятигорской не могло похвалиться хорошей прибылью. Однажды я заглянул к коллегам, с которыми у меня были вполне дружеские отношения. При моем появлении они тут же спрятали руки за спину, но я успел увидеть зеленые бумажки.
— Не иначе как разбогатели, господа?
— Какое там... — стыдливо потупились врачи. — Только вы никому не говорите.
— Ограбили банк, а со Стеллой не хотите делиться?
— Не хотим.
Выяснилось, что один из врачей ездил в Китай за товаром, другие его подстраховывали. А я застал врачей-«челноков» за дележкой заработка.
Между прочим, со многими сотрудниками клинико-диагностического стационара мы прекрасно ладили. Увы, этого не скажешь о руководстве КДСа… Мои встречи с его директором становились все реже, а если они случались, то проходили по одному и тому же сценарию. Пятигорская начинала жаловаться на неимоверные трудности работы и тяготы быта и постоянно намекала на грядущие повышения всяческих тарифов для нас. Сначала я пытался возражать, а потом понял, что бесполезно. И конечно, догадывался, что хозяйка стационара что-то затевает. Свои планы она, вероятно, корректировала с учетом добытой информации. Получала она ее долгое время, и довольно простым способом...
Однажды в кабинет с ошеломленным лицом влетел мой коллега.
— Я вам сейчас такое расскажу, со стула упадете!
— Попробуй.
— Сейчас заходил к Колонтаревой. По делу... Открываю дверь и вижу, как ее главный бухгалтер стоит на стуле, прислонившись к стене, и слушает. И Колонтарева рядом с ней. Только я вошел, они как вскочат! Засуетились, покраснели...
Дело в том, что мой кабинет находился рядом с комнатой заместительницы Пятигорской — Ларисы Константиновны Колонтаревой. Она верой и правдой — может быть, и неправдой тоже — служила своей начальнице. Уж не знаю, сама она или с подачи Пятигорской стала за мной шпионить, но факт остается фактом.
— Я заметил: там, в стене, дыра есть, и все, что у вас происходит, хорошо слышно. В общем, мы у Стеллы под колпаком! — продолжал горячиться коллега.
Мне осталось только развести руками. Разумеется, я стал осторожнее, деловые разговоры пришлось переводить на эзопов язык. И предупредил о бдительности своих сотрудников.
В апреле девяносто третьего я оформил учредительные документы, и произошло, как стало ясно потом, историческое событие: наше предприятие стало именоваться Центром эндохирургии и литотрипсии (ЦЭЛТ).
Передо мной возникла дилемма, что делать дальше, как быть. Так случилось, что из меня получился неплохой врач, у которого никогда не было недостатка в пациентах. Я прошел хорошую терапевтическую школу в 67-й городской больнице, занимался уникальной патологией толстой кишки — неспецифическим язвенным колитом, болезнью Крона, хроническими колитами, читал лекции на гастроэнтерологические темы в различных регионах России, большую практику получил в 7-й городской клинической больнице, но почти не занимался администрированием.
Переходя в здание на шоссе Энтузиастов, я понял, что сидеть на двух стульях непросто. Или ты полностью отдаешь себя медицине и нанимаешь на работу менеджера, или ты становишься им сам.
Я выбрал второй путь и теперь, по прошествии 12 лет административной работы, нисколько не жалею о содеянном. Я продолжаю следить за новостями в области медицины, возглавил курс новых медицинских технологий ММА имени И.М. Сеченова, получил звание профессора, но перестал врачевать. В те же 1994–1995 годы меня одолевали сомнения, правильно ли я поступил. Мама часто журила меня за этот шаг, хотя отлично понимала, что у хорошего администратора должно быть время для того, чтобы держать этот большой семиэтажный дом в крепких руках.
На общем собрании акционерного общества закрытого типа коллеги избрали меня генеральным директором. В те дни мы купались в лучах известности: к нам чуть ли не каждый день приходили газетчики и телевизионщики, интервьюировали сотрудников клиники. Интерес был понятен: врачи работали по новой, прогрессивной, доселе неведомой в стране методике.
Однажды я в окружении журналистов шел по коридору и встретил Пятигорскую. Меня буквально обжег ее взгляд, в котором перемешались и зависть, и ненависть. Кстати, допускаю, что одной из причин конфликта была ревность к «марке» ЦЭЛТа. Ее же стационар был никому не интересен.
Спустя несколько дней после «инаугурации» мне позвонила Пятигорская.
— Александр Семенович! — торжественно начала она, и я понял, что разговор пойдет о деньгах. И не ошибся. — Я ставлю вас в известность, что вынуждена повысить расценки…
— А кто вас вынуждает?
— Ситуация в стране. Вы же видите: все вокруг дорожает.
— Стелла Михайловна, но вы же совсем недавно делали перерасчет...
— Извините, но прежняя цена меня уже не устраивает.
И дальше в том же духе: она настаивает, я пытаюсь сопротивляться. Наконец, не выдерживаю:
— Даже рэкетиры, когда обкладывают данью свои жертвы, хотя бы в течение полугода не меняют своих условий. А вы... вы хуже их!
— Так вы не согласны с моими условиями?
— Нет!
— Ну, хорошо...
Я понял, что хорошо не будет.
Так и произошло. На очередном собрании сотрудников стационара его хозяйка объявила, что приняла решение «выдворить ЦЭЛТ». И передала мне соответствующий ультиматум.
Было решено нанести ответный удар. Во главе делегации я отправился к Людмиле Александровне Суховой, возглавлявшей Ассоциацию хозрасчетных лечебных учреждений. Именно эта организация и сдавала все помещение в аренду Пятигорской. Она давно была в курсе дела и к тому же хорошо знала характер Стеллы Михайловны.
— Что нам делать? — задал я все так же популярный в России вопрос после того, как рассказал про ультиматум.
— В данном случае вам надо ждать, — мудро ответила Людмила Александровна. А пока я разрешу вам аренду части здания…
С юридической точки зрения это была «слабая» бумага, но она позволяла решить спорные с Пятигорской вопросы в арбитражном суде. Значит, у нас оставалось время, чтобы укрепить позиции. Конечно, это можно было сделать лишь с помощью влиятельного человека, желательно откуда-то «сверху». Но где взять ключи от «чердака»?
Помог, как всегда, случай. Ко мне за консультацией обратился один из приближенных патриарха Алексия II — Евгений Алексеевич Пархаев. После завершения медицинской части разговора я изложил историю нашей фирмы, заметив, что она может вскоре по известным причинам оборваться. Влиятельный гость проникся сочувствием ко мне и пообещал рассказать о сути дела мэру Москвы. «Он обязательно поможет», — в голосе моего нового знакомого не было и тени сомнения.
Пархаев выполнил свое обещание: обо всем рассказал Юрию Михайловичу, после чего тот отдал распоряжение Владимиру Васильевичу Авекову — тогдашнему первому заместителю руководителя департамента Москомимущества — оформить ЦЭЛТу аренду всего дома на шоссе Энтузиастов. Более того, градоначальник взял исполнение этого решения под свой личный контроль. Позже один из сотрудников аппарата мэра чуть ли не шепотом сообщил, что такие резолюции Юрий Михайлович Лужков накладывает крайне редко. Разговаривая, он смотрел на меня с нескрываемым уважением. «Какие у него связи, если шеф к нему так благоволит!» — может быть, думал чиновник.
Пока Евгений Алексеевич разговаривал с Лужковым, я сидел в приемной, вернее, из конца в конец мерил ее шагами, не находя себе места от волнения. Когда же Пархаев, наконец, вышел из кабинета, то тут же показал бумагу с размашистой резолюцией, которая привела меня в неописуемый восторг. Теперь-то уж точно всем сотрудникам клиники можно будет спокойно работать, не обращая ни малейшего внимания на злобную и завистливую соседку!
Когда я увидел бумагу с подписью Лужкова, мне захотелось лично его поблагодарить. Я вошел в кабинет мэра, но наше общение ограничилось несколькими секундами и словами, которых едва набралось десяток с лишним:
— Большое спасибо, Юрий Михайлович! Вы слышали о нашем Центре? Лужков рассеяно посмотрел на меня:
— Да, но очень мало...
Мне так хотелось рассказать ему о наших больших планах и пообещать, что мы сделаем все и оправдаем его доверие. Но… тренькнул телефон с российским гербом, и мэр моментально взял трубку. Кто-то тронул меня за рукав, это был его референт:
— Извините, звонит Борис Николаевич...
— Может быть, я подожду в приемной?
— Это невозможно, у Юрия Михайловича расписана каждая минута...
Уходя, я обернулся: мэр под портретом Ельцина разговаривал с Ельциным... С тех пор я много раз встречался с Юрием Михайловичем, принимал его в нашем Центре и видел, что он доволен результами своей помощи…
Вскоре после визита к Лужкову я побывал в Москомимуществе — у Владимира Васильевича Авекова, утвердившего договор на аренду здания ЦЭЛТом на 25 лет — до 2018 года. Познакомившись с документами, которые я представил, он заметил: «Конечно же, домом она владеет незаконно...» Мы немного поговорили, а, прощаясь, Авеков с улыбкой бросил фразу, на которую я сначала не обратил внимания: «По судам будем ходить вместе...»
На крыльях восторга я прилетел в клинику и, держа договор, как знамя, направился к заместительнице Пятигорской — Колонтаревой. Она прочитала бумагу, не проронив ни слова. Лариса Константиновна, вероятно, лихорадочно соображала, как передать эту весть своей начальнице, находившейся в отпуске.
В тот же день на общем собрании клинико-диагностического стационара и ЦЭЛТа я объявил о «смене власти» в здании. И сообщил, что сотрудники КДС могут, если, конечно, захотят, перейти в клинику. Забегая вперед, скажу, что моему призыву вняли многие: в частности, Щербаков, о котором я писал, и заведующий хирургическим отделением стационара Илья Шилькрот. Они провели пропаганду среди своих и очень в этом преуспели — буквально за два дня штат ЦЭЛТа резко возрос, а стационара — сильно сократился. Лишь часть очень пожилых, а оттого боящихся перемен, врачей-консультантов, работников администрации и хозчасти присягнула на верность прежней хозяйке.
Конечно, такая массовая иммиграция была мне выгодна, ибо я укрепил клинику за счет хороших специалистов, о возможностях которых уже получил представление. Между прочим, кое-кому мне пришлось отказать. И тоже потому, что я знал их возможности.
Можно ли было меня осуждать за этот опустошительный поход? По прежним, советским, меркам — да. Мол, прельстил сладкими обещаниями, сманил длинным рублем... Но я же не обещал ни сказочных условий, ни заоблачных зарплат. Просто рассказал о перспективах, целях, которые можно достигнуть... Люди мне поверили по одной простой причине — увидели, что это реально. И одновременно понимали, что им ничего не светит, если останутся с Пятигорской.
На том же собрании Колонтарева выкрикнула почти в духе революционеров прошлого фразу: «Мы будем продолжать борьбу! И она будет не на жизнь, а на смерть!» После этих слов она в компании своего адвоката Дейч поспешно, под насмешливые возгласы выбежала из зала.
Через несколько дней появилась Пятигорская, прервавшая отпуск. Я не видел ее, но, по рассказам очевидцев, она отнюдь не выглядела удрученной, а, наоборот, пребывала в хорошем настроении. Наверное, друзья подбросили ей идеи, которые Стеллу Михайловну основательно взбодрили.
Наступило время томительного ожидания. Я ничего не предпринимал, посчитав, что получил достаточные гарантии безопасности фирмы, противник же энергично работал над планом, который должен был вернуть ему инициативу. Я ожидал всякого, но развития событий, последовавших позднее, не мог себе представить...
В сентябре мне конфиденциально сообщили, что соперница решила использовать весьма распространенный — силовой — метод, то есть попросту заблокировать вход в здание сотрудникам ЦЭЛТа и изменникам из КДС. Хотя можно было такую версию расценить и как дезинформацию. Дабы увидеть, что предпримет руководство клиники...
Мы упорно делали вид, что не знаем о планах Пятигорской, я же тем временем обратился за советом к знакомому следователю с Петровки, 38. Он успокоил: «Пусть эта дама так и поступает. Это ее погубит...»
Однажды утром, подъехав к зданию, вижу огромную толпу у входа. Узнаю: в здание никого, кроме сотрудников КДС, не пускают. Наших охранников вытеснили секьюрити из бывших воинов-афганцев, нанятых Пятигорской. Все комнаты ЦЭЛТа опечатаны, как гласила надпись на бумажке, «до решения арбитражного суда».
Людей вокруг становится все больше, предложений, как поступить, тоже. Возникали и самые радикальные:
— Александр Семенович, давайте выбросим их оттуда!
— Что нам афганцы! Мы тоже ребята неслабые! Сейчас выломаем дверь и...
Не скрою, у меня самого чесались руки, но поддаваться эмоциям я, конечно, не стал. Вызвал юристов и тут же, на улице, провел летучку. Да, действия Пятигорской противоправны, констатировали они, но что делать дальше? Надо найти способ прекратить этот беспредел. Лихорадочно думаю, перебираю фамилии...
Спаситель, как обычно, отыскался среди моих пациентов: Виктор Дмитриевич Киселев, в ту пору заместитель начальника Управления внутренних дел Москвы. Я связался с ним и попросил помочь.
Вообще-то подобные ситуации обычно «разруливались» в арбитражном суде. Однако разбирательство при нашей волокитной и неповоротливой юридической системе могло длиться многие месяцы и даже годы. Что бы мы делали все это время? Ясно как божий день: сотрудники бы разбежались, клиенты нашли себе другое пристанище, а фирма, созданная с таким трудом, развалилась. Тогда, в толпе взволнованных людей, я отчетливо представлял себе подобную картину...
Минут через сорок к зданию прибыл начальник УВД Восточного округа полковник Сысоев и приданный ему отряд ОМОНа. Бравые ребята без лишних слов вошли в здание и расчистили путь для нас.
Конечно, генерал Киселев немало рисковал, помогая нам, хотя формально он действовал в рамках закона, восстанавливая справедливость. Но его могли упрекнуть в том, что он вмешивается в частные споры, от которых милиция обычно держалась в стороне. Захотели — заподозрили бы и корысть...
Мы и сейчас дружим. Когда встречаемся, вспоминаю тот день и думаю с содроганием: «Где бы я был сейчас, если бы в то утро генерала не оказалось на месте или он проигнорировал бы мою просьбу?» Спасибо судьбе, она оказалась на моей стороне. И Виктору Дмитриевичу за то, что он, не задумываясь, бросился мне на помощь. Стечение обстоятельств, цепь совпадений. Или логика? Наверное, всего понемногу... А вообще-то я убедился, что доброе и полезное дело всегда находит защитников.
То была крупная стратегическая неудача Пятигорской, но до окончательной победы нам было еще далеко. ЦЭЛТ зажил «двойной» жизнью, шла будничная, но отнюдь не безуспешная работа. Клиника завоевывала популярность, и, следовательно, росло число пациентов. В то же время нас терзали бесконечные судебные разбирательства, соответственно, приходилось «отбивать» постоянные иски.
Между прочим, первый мы с треском проиграли, несмотря на то, что интересы ЦЭЛТа защищал человек опытный и искушенный, председатель Московской коллегии адвокатов Феликс Соломонович Хейфиц. Но в суде он был буквально смят грубым напором его коллеги, стоявшим на страже интересов Пятигорской, — сыном главы городского арбитражного суда Аллы Большовой. Константин и в тот раз, и позже вполне оправдывал свою внушительную фамилию, а моя соперница показала, что и у нее есть свой административный ресурс.
Потом какой-то иск выиграли мы, затем они. Затем снова они, и опять мы. И это несмотря на то, что клинико-диагностический стационар был создан с нарушением закона, выборы Пятигорской на должность директора — тоже. Ситуацию не изменило даже решение Ассоциации хозрасчетных лечебных учреждений об увольнении Стеллы Михайловны из КДС. Повестки в суд не переводились в моем почтовом ящике.
Мною все чаще овладевало отчаяние: я не без оснований опасался, что хождениям по судам не будет конца. Мне ведь было уже пятьдесят пять — возраст еще не критический, но уже не боевой. Но сдаваться я просто не имел права, ибо отвечал не только за себя, а еще за две с половиной сотни людей, узнавших, наконец, что такое нормальная, интересная и хорошо оплачиваемая работа. И главное, поверивших мне.
В общем, капитуляция была бы равносильна предательству. Поэтому я собирался с силами для очередного суда. Хотя их становилось все меньше. И тут судьба снова оказалась ко мне благосклонной. О проблемах прослышала корреспондент «Российской газеты» Ирина Краснопольская, которая давно специализировалась на медицинской тематике. К тому же она славилась хорошим, образным языком и ясностью изложения; свои высокие профессиональные качества она сохранила и по сей день. Так вот, ознакомившись с работой ЦЭЛТа, побеседовав со мной и изучив документы, Ирина Григорьевна опубликовала в «РГ» большую статью под заголовком «Врачей таскают по судам». Начало девяностых было временем, когда к слову журналиста еще прислушивались. Как мне стало известно, материал Краснопольской обсуждался на коллегии городского и высшего арбитражных судов. Правда, не знаю, были ли сделаны какие-то выводы...
Они появились годом позже, в девяносто четвертом, после моего знакомства с советниками президента Ельцина — Анатолием Ракитовым и Юрием Батуриным. Последний занимался правовыми и юридическими вопросами и, ознакомившись с делом Бронштейна-Пятигорской, поручил своему помощнику Алексею Юдину разобраться в нем более внимательно. Он так и сделал, затем позвонил заместителю председателя Высшего арбитражного суда Александру Алиевичу Арифуллину и попросил объективно отнестись к искам в адрес КДС.
Вы, конечно, обратили внимание, сколько влиятельных людей было привлечено на мою сторону. Мэр, генерал милиции, советники президента страны... И что же? Да ничего! Наша судебная система, обычно тяжеловесная, проявляла в отношении моей соперницы удивительную лояльность. Ситуация же с документами и аргументами требовала наказать как раз ее, ибо правда была на моей стороне. Я намеренно избегаю более резких выражений, ибо доказательств подкупа суда у меня нет. Но почему тогда он, призванный быть объективным, таковым не был? Почему закрывал глаза на одно и таращил их на другое? Отчего очевидное превращал в невероятное? Раз за разом...
Говорят, что суд всех рассудит. Но как? Он может вынести любое решение — логичное или абсурдное. В зависимости от обстоятельств, симпатий и антипатий, но... выражающихся в твердой валюте. Можно прочитать закон «по-своему», ведь он, как говаривают в народе, что дышло. Как его повернешь... Я знал о таких нравах, но с ними столкнулся впервые.
Если такие связи, как у меня, долго не срабатывали, причем в абсолютно верном, ясном деле, что же делать простому человеку, слабому и бесправному?
Проглотить обиду и молчать. Иначе сотрут в порошок.
Скоро накал страстей я ощутил на себе в буквальном смысле: незнакомые голоса стали угрожать мне по телефону. Фразы были незамысловатые, вроде: «Кончай судиться, а то будет плохо». Или: «Не забудь, что у тебя есть дочь и жена. Они могут поплатиться за твое упрямство». Разумеется, я редактирую язык авторов посланий, поскольку дословно их цитировать невозможно из-за множества нецензурных выражений. Кстати, подобные угрозы приходили ко мне и по почте. Я прекрасно понимал, откуда дует ветер, но, конечно, не знал, насколько реальной была опасность. Однако искушать судьбу не стал и нанял охранника.
Однажды ко мне заехал старый приятель.
— Вам, Александр Семенович, знакома дама по фамилии Пятигорская?
— Знакома. Прямо до боли... У тебя тоже с ней какие-то проблемы?
— Я ее вообще никогда не видел. Только слышал.
— Где?
— Был на днях у Отари Квантришвили. Звонит эта Пятигорская и начинает вас поливать. И настойчиво просит: «Надо его вышвырнуть из дома...» Как, спрашивает Отари. Она уточняет: «Вперед ногами...» Он со смешком спрашивает: «Может, подождем немного?» А та громко, не слыша подвоха, кричит: «Нет-нет, это надо сделать срочно!»
Сделаю необходимое уточнение. Я действительно был знаком с покойным Отари Витальевичем Квантришвили — заслуженным мастером спорта, президентом Фонда Льва Яшина, основателем Партии спортсменов России. Было, кстати, у него еще много всяких титулов и званий... Случалось, он просил проконсультировать у меня в клинике кого-то из известных спортсменов. Я никогда не отказывал: знал, что у бывших звезд, как правило, много недугов и мало денег. Поэтому лечили их в ЦЭЛТе бесплатно. Таким пациентам я обычно говорил: «Когда-то я за вас болел, теперь вы болеете у меня».
Про Квантришвили ходили разные слухи, в том числе и устрашающие, что он, мол, чуть ли не «крестный отец» столичной мафии. Но я твердо знал, что он много помогает не только знаменитым, но и совершенно неизвестным спортсменам. Причем бескорыстно. Вполне возможно, что на эти благие цели шли и «отмытые» мафией деньги. Но все-таки хорошо, что кому-то стало хоть немного легче. Государство махнуло рукой на людей, приносивших ему славу, и хорошо, что нашлись другие спонсоры. Пусть не с самой кристальной репутацией, но все же лучше, чем совсем никто...
Что же до моего знакомства с Отари Витальевичем, то я его нисколько не стыжусь. Известно, что с ним тесно дружили всероссийские знаменитости: например, Иосиф Кобзон, который на похоронах сказал, что «мы потеряли лидера России», и Александр Розенбаум. Квантришвили развил бурную деятельность: создавал торговые дома, нефтепромыслы, фонды, предприятия, банки. Глубоко залез во власть и политику — очень много получил, но делиться ни с кем не захотел. В августе 1993-го убрали его родного брата Амирана, а меньше чем через год застрелили его самого... Будь он жив сейчас, заседал бы, наверное, в Российской думе или в грузинском парламенте. А может быть, замахнулся бы на пост и повыше. Скажем, в Кремле. Но от него осталась только могила на Ваганькове...
Я пошел на его похороны, хотя друзья отговаривали: «Там всех на пленку снимут, запишут, о чем говорили...» Уж не знаю, так ли оказалось на самом деле, но знаменитостей было море.
Квантришвили позвонил мне незадолго до своей гибели. Попросил кого-то принять на лечение, а потом рассказал о визите Пятигорской:
— Послушай, Семеныч, приходила одна отмороженная баба и просила тебя... Уже знаешь? Ясно... Тебе кто рассказал? Понятно...
— А вы что ей ответили?
— Думаешь, я сказал: хорошо, будет исполнено? Я ее отослал домой готовить обед для мужа.
— А мне что скажете?
— Продолжай людей лечить, ничего с тобой не случится.
Произнес эти слова с нажимом, словно утверждая. Или успокаивая. Как было на самом деле, разумеется, не знаю. Версий тут множество. Наверное, я Квантришвили нужен был как врач. Или он решил: не дело это — «крестному отцу» суетиться по мелочам. Для этого киллеры подешевле есть.
А может, Отари Витальевич посоветовал визитерше оставить свою затею? Ну, не посоветовал, а, скажем так, настоял...
Я тогда спросил, как она на него вышла. Квантришвили ответил, что кто-то из приятелей попросил, чтобы он ее принял. Откуда был тот знакомый? Кажется, из компании воинов-афганцев. Пятигорская почему-то их общество возлюбила, и свою охрану формировала из их контингента.
Допускаю, что Квантришвили и афганцам порекомендовал меньше слушать Стеллу Михайловну, а про меня забыть. В общем, мой охранник Женя, к счастью, остался без дела...
А вскоре изменилась ситуация в долгом и изнурительном имущественном споре. Мы стали выигрывать в арбитражном суде один иск за другим. Последний — в начале девяносто пятого. Наверное, юристы вняли просьбе помощника Батурина — более внимательно и объективно отнестись к этому делу.
В 2005 году можно было праздновать юбилей победного окончания войны с Пятигорской. Но по этому поводу я не радовался ни тогда, ни спустя десять лет. Очень уж устал от всей этой канители. Да и противно было...
С усмешкой представляю себе, что Стелла Михайловна вполне могла работать у меня заместителем. Ведь она человек энергичный и не без способностей. Только надо было их направить в нужное русло.
Нет, все-таки здорово, что она исчезла из моей жизни...
Возраст ЦЭЛТа уже перевалил за десяток. Для человека — совсем мало, для фирмы — достаточный срок. И сегодня название клиники далеко не полно отражает суть деятельности: в Центре работают специалисты более чем 40 различных медицинских специальностей, стационарные отделения занимают три этажа и представлены лечебно-диагностическими отделениями, а также хирургии, гинекологии, урологии, сердечно-сосудистой хирургии, офтальмологии и терапии. Есть своя поликлиника, лаборатория, служба лучевой диагностики, детский стационар и многое-многое другое. Можно писать отчеты, выступать в прессе с рассказами о прошлом и будущем клиники. Что я, кстати, не раз делал. Порой получались удачные публикации. Как, например, интервью, напечатанное в «Учительской газете». Вот его фрагмент:
— Как выглядит ваше «детище» сегодня?
— Это — многопрофильный стационар. Легче перечислить, чего у нас нет: онкологии, психиатрии, кожных болезней. Основные рабочие направления — кардиология, эндоскопическая хирургия и литотрипсия. Стратегическая задача — сохранение профиля клиники как Центра неинвазивной, проще говоря, щадящей медицины. Одна из особенностей — минимальные сроки лечения. После эндоскопических операций больной находится в клинике считанные дни, вместо недель, а то и порой месяцев, как обычно происходит. «Человек должен вернуться в строй как можно быстрее» — это своего рода девиз нашего Центра. Кстати, и полное диагностическое обследование в нашей клинике занимает всего лишь сутки.
— По каким критериям вы отбирали специалистов?
— Они были достаточно высокие. Кандидаты должны были иметь хорошее медицинское образование, знать иностранный язык. Помимо этого рассматривалась информация о том, где они прежде работали, профессиональная характеристика. Большинство персонала — мужчины. Что ни говори, а для них дело — на первом месте. На мой взгляд, с нашего брата можно больше потребовать. Ну и вообще, объем работы у нас чисто мужской. Впрочем, не надо думать, что я выступаю против представительниц прекрасного пола. У нас работают замечательные женщины, и я очень уважаю их труд.
— Наверное, все ваши подчиненные работают с полной отдачей...
— Пожалуй. У нас рабочий день начинается в 9.00 и заканчивается порой поздним вечером. В то же время в клинике созданы все условия для удобной и нормальной деятельности. Я считаю, что на работе врач должен себя чувствовать лучше или, по крайней мере, не хуже, чем дома. При всем этом немаловажным фактором является и зарплата. В нашем Центре она выше, нежели в большинстве медицинских учреждений города.
— Не могли бы вы дать обобщенный портрет врача? Каким он должен быть в идеале?
— Во-первых, владеть высочайшими познаниями в той области, в которой работает. Второе и, может быть, главное — человеческая порядочность. Чтобы не обманул ни пациента, ни своего руководителя. Далее — доброта. А она — уже лекарство. Что еще? Отсутствие зависти, умение радоваться успехам коллег. И последнее — трудолюбие. Если человек говорит мне, что у него оплачиваемое рабочее время до 15.00, а в 15.05 поступает больной и врач требует доплаты, то он попросту не должен работать в медицине — я такого «специалиста» моментально уволю.
— Способны ли вы наказать подчиненного?
— За серьезное нарушение я увольняю человека без всякого КЗоТа. К счастью, это редчайший случай. Вот один пример. В ЦЭЛТе работал уролог, которому я запретил оперировать, — его квалификация не соответствовала... Однако он взялся за это и сделал неудачную манипуляцию, в результате которой больной умер. Я прекрасно понимаю, что в медицине возможно всякое. Но в данном случае человек нарушил запрет. Я уволил его, не выплатив ни копейки. А когда он начал качать права, я объяснил, что помимо КЗоТа существует собственная совесть: «Сейчас в коридоре сидит убитый горем сын. Если я скажу ему, что ты — тот самый врач, который пропорол кишку его отцу, знаешь, что с тобой будет?» После этих слов этот горе-эскулап мгновенно исчез.
— Каков основополагающий принцип вашей работы в качестве руководителя?
— Принцип один — не мешать людям работать. У нас работают профессионалы, и я им доверяю. Если ты начинаешь указывать сотруднику, как ему следует работать, — конец делу.
В названии Центра есть два ключевых слова: эндохирургия и литотрипсия. Последнее в переводе означает «дробление камней», то есть лечение мочекаменной болезни с использованием специального аппарата — литотриптера, дробящего камни в почках и мочеточнике. С чего, собственно говоря, Центр и начал свою работу. Но сегодня он в основном использует эндохирургию, лежащую в области малотравматичных вмешательств. В основном, это лапароскопические операции, без традиционного разреза. Важно, что врачи при таком виде вмешательств могут сразу прооперировать несколько органов.
Все стало намного легче с возникновением эндоскопа. Прибор напоминает тонкую трубку, на конце которой прикреплена специальная камера, передающая изображение на монитор. Эндоскоп вводится внутрь тела через небольшие проколы, естественно, без разреза и, следовательно, без крови.
Врач видит все проблемы больного как на ладони. Например, надо сделать прокол и удалить желчный пузырь, набитый камнями. Потом еще два прокола — и вырезать кисту на почке. И так далее...
Ох уж эти «каменные гости», сколько хлопот-забот доставляют они человеку! И диких болей... Впрочем, люди сами в этом виноваты: питаются неумеренно, да к тому же чем попало — часто торопливо, наспех.
Желчнокаменная болезнь — один из распространенных недугов цивилизации. И больше всего страдают ею там, где ее избыток, — в Европе и США. А где цивилизации мало, то и с камнями дефицит. Кстати, самая низкая заболеваемость — среди аборигенов Африки: там она составляет всего 1%.
Признаюсь, что и я не избежал подобной участи и был прооперирован. Каюсь, ибо мне, врачу с большим стажем, непростительно предавать забвению собственное здоровье. Но спасибо коллегам, прооперировали они меня успешно, Разумеется, процедура прошла на «своем поле». В этом определенный плюс, иначе я не имел бы морального права расписывать преимущества эндохирургии ЦЭЛТа. Между прочим, уже через два часа после манипуляции я выступал на утренней конференции в своей клинике…
Врачи Центра воюют с желчнокаменной болезнью почти полтора десятка лет. Опробовали различные методы: от известного дробления камней до лечения сложнейших форм холедохолитиаза с использованием лапароскопической техники. Но главное для них, повторяю, избавить пациента от заболевания, сделав это, используя наименее травматичные методики.
Первая лапароскопическая операция была выполнена в Центре в 1991 году. Длилась более двух часов, порядком измотала ее участников, зато оказалась успешной. Больная поднялась на ноги уже на следующий день, чувствовала себя очень недурно и была несказанно рада, что врачи вместо уродливых шрамов оставили на животе лишь крошечные порезы. Да и они через пару недель исчезли. Вот такой приятный исторический факт, достойный книги рекордов ЦЭЛТа. Такой пока нет, но почему бы ей не родиться? В стенах клиники происходит так много удивительного, что это можно собрать в большой и, надеюсь, небезынтересный том.
Группу эндохирургов возглавляет профессор Олег Эммануилович Луцевич, о котором я уже немного рассказал. Он горячий энтузиаст этого нового метода. Блестящие результаты, которых он добился, побуждают и других врачей следовать за ним, так что теперь в нашей клинике устраняют эндохирургическим путем самую разнообразную патологию в гастроэнтерологии, урологии, гинекологии, травматологии и нейрохирургии. Из десятка с лишним тысяч операций, проведенных Луцевичем и его бригадой, летальные исходы были лишь в единичных случаях.
Как вы помните, лет 20–30 назад поднялся настоящий бум вокруг филиппинских целителей-хилеров, оперировавших без скальпеля. Они якобы проникали внутрь организма голыми руками, извлекали больной орган, да так, что на теле не оставалось никаких шрамов. Многие интересуются: не пошли ли мы по стопам пресловутых хилеров? И что это было такое — ловкость рук или потрясающее мастерство?
На этот вопрос несколько лет назад в одном из интервью уже отвечал Олег Эммануилович. А уже потом хирург рассказал о методе, который используется его бригадой:
— Была ловкость рук. Но не хирургов, а фокусников. У меня на этот счет информация, как говорится, из первоисточников. Академия медицинских наук посылала тогда на Филиппины не то делегацию, не то комиссию для изучения этого феномена. По возвращении один из ее членов, академик, друг семьи, был у нас дома. Так вот, он и мой отец (отец О.Э. Луцевича — известный профессор. — Авт.) подробно обсуждали эту проблему. И получалось, что на трезвую поверку никакого чуда не было. А были искусно поставленные мистификации, сопровождаемые психологическим воздействием на больного и зрителей. Ему эти операции буквально рядом показывали: вот дырка, вот я прошел к органу. Но сам момент проникновения каждый раз искусно скрывали от глаз и от кинокамер. И извлеченные органы дать на гистологическую экспертизу категорически отказывались. Ни один из хилеров ни в одной серьезной клинике мира не оперировал. А в рукаве иллюзиониста можно спрятать что угодно.
В течение столетий и даже тысячелетий основополагающим в традиционной, открытой хирургии был широкий доступ к больному органу. И это был тупиковый путь, если говорить об уменьшении травматичности хирургических вмешательств. Чтобы добраться до объекта операции, надо сделать большой, в 20—30 сантиметров разрез кожи, мышц, где как раз больше нервов, болевых рецепторов.
Профессор Луцевич, рассказывая в интервью корреспонденту «Новой газеты» о профессии, тонкостях — в прямом смысле этого слова — работы, попутно нарисовал и собственный портрет. Человека, у которого не только золотые руки, но и неординарное, образное мышление. Врача милосердного и переживающего за результаты своего труда, заставляющего вспомнить слова клятвы Гиппократа: «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, несправедливого, пагубного». И, уверяю вас, не стоит воспринимать эти слова как дежурный комплимент своему сотруднику. Я не уставал бы его хвалить, если бы Олег Эммануилович трудился не в ЦЭЛТе, а в иной российской или зарубежной клинике.
Теперь о двух событиях — незамеченном и прогремевшем. Олег Эммануилович впервые в мире провел успешную эндоскопическую операцию по резекции желудка. Об этом узнали, кажется, только специалисты. В тот же день Андрей Чесноков получил орден «За заслуги перед Отечеством» из рук президента Ельцина — благодаря победе нашего теннисиста сборная России выиграла Кубок Дэвиса. Выходит, что награда, от которой никому не холодно и не горячо, важнее поступка врача, совершившего настоящую революцию в хирургии! Притом бескровную…
Абсурд! Да, но... привычный. Увы, российскую прессу куда больше интересуют жаренные на спортивных сенсациях, скандалах в политике и шоу-бизнесе, кровавом криминале факты. Для иных журналистов негатив намного «вкуснее» позитива. Той же «пищей» они угощают зрителей и читателей. Кстати, эту дурную привычку я представителям второй древнейшей еще припомню...
Методиками Луцевича пользуются хирурги Франции, Германии, Италии, Австрии. Да и лечиться к нему приезжают со всего мира. Человек он красивый, но неразговорчивый, совсем не похож на волшебника, хотя, когда смотришь на то, как виртуозно он оперирует, невольно думаешь о чуде… Он не только пошел по стопам своего отца2, но и, на мой взгляд, даже превзошел его.
Вместе с Луцевичем трудятся прекрасные врачи: Сергей Гордеев и Юрий Прохоров. Хладнокровные, умелые, настоящие профессионалы: им доверяли свою жизнь многие люди и только поэтому ее сохранили...
Долго думал, как написать их «производственную» характеристику более яркой, но образные выражения, красочные эпитеты почему-то не приходили на ум. А может, они и не требуются? Врачи доказывают свою состоятельность, умение, только когда пациенты попадут, в прямом смысле этого слова, к ним в руки. Если, конечно, у последних не останется другого выхода... Тогда необходимо, причем жизненно, найти настоящих профессионалов. Именно таких людей, чей портрет я пытался набросать.
Стоит заметить, что эндоскописты — специалисты редкие, пожалуй, даже штучные. Лишь хорошо подготовленный хирург может претендовать на освоение этой области. Да и одного опыта мало, врач должен быть еще и знатоком патологии органов брюшной полости. С недавних пор наш Центр готовит таких специалистов — у нас открыт курс постдипломного образования на базе Московской академии имени Сеченова, а ваш покорный слуга на ученом совете выбран руководителем курса при кафедре семейной медицины. Ну просто никуда мне не деться от родного Первого меда — я его окончил почти сорок пять лет назад, но пути наши то и дело пересекаются. И это замечательно!
...В конце 1993-го Эмма Михайловна Должикова, директор Института красоты, которая, к слову, очень помогла мне в обуздании Пятигорской, попросила помочь сыну. Врачи выявили у юноши, моего тезки, так называемую стенокардию покоя.
Я обратился к кардиологам Центра хирургии. Его врачи провели коронарографию, затем — баллонодилятацию, то есть расширение суженного коронарного сосуда для улучшения кровотока. Благодаря докторам Саша избавился от всех своих напастей. Тогда я и познакомился с хирургом Автандилом Бабунашвили и позже — с его коллегами Зазой Кавтеладзе и Давидом Дундуа. Эта замечательная троица произвела на меня неизгладимое впечатление, и я предложил всем перейти в ЦЭЛТ — лечить сердечные сосуды. Сейчас профессор Кавтеладзе возглавляет отделение сердечнососудистой хирургии Центра.
Когда Бабунашвили, Кавтеладзе и Дундуа пришли работать в Центр, речь шла только о лечении сосудов сердца. Спустя два года врачи кардиологического отделения стали заниматься и периферическими сосудами, то есть восстановлением кровотока закупоренной артерии. Автор методики профессор Заза Кавтеладзе создал стент-протез — специальный проводник для расширения сосуда. Он так и называется — ZA-стент — и сегодня применяется более чем в 30 (!) странах мира. Сами же внутрисосудистые операции проводятся в России (в ЦЭЛТе) и в США. У последних, между прочим, используется иная методика и с худшими результатами. Говорю об этом ноу-хау, как вы понимаете, с гордостью.
В общих чертах расскажу, как это делается. Операция проходит без разрезов под местным обезболиванием. Хирург делает несколько миллиметровых проколов и через периферический бедренный сосуд вводит тот самый стент, изолирующий аневризму, предотвращая ее разрыв. Такой же протез в случае необходимости расширяет суженную часть сосуда. Максимальный срок госпитализации больного — всего три дня.
Замечу, что смертность при аневризме аорты — выпячивании стенки сосуда в виде грыжевого мешка — еще недавно при операциях открытым способом была очень высокой. Теперь статистика стала более благоприятной. Однако подобная операция в нашей стране делается, как я уже заметил, только у нас. Нуждаются же в лечении многие тысячи... Между прочим, в печальном списке умерших от аневризмы есть немало знаменитостей. Это — физик Альберт Эйнштейн, биолог Роберт Кох, президент Франции Шарль де Голль, джазист Куинси Джонс, актеры Джеймс Гарнер, Рой Роджерс и Андрей Миронов, музыкант Женя Белоусов.
Вот как операция со стентом выглядела глазами корреспондента журнала «Здоровье»:
...За манипуляциями заведующего отделением Зазы Кавтеладзе с инструментами и рентгеновской «пушкой», за появляющимися на экране огромного монитора картинками наблюдаю через окно в операционную и на экране своего компьютера. Рядом собралась почти вся команда: Сергей Дроздов, Давид Дундуа, Автандил Бабунашвили, Дмитрий Карташов, Георгий Травин. Случай тяжелейший, может понадобиться помощь кого-то из коллег.
Проводник-интрадюссер через прокол медленно и не причиняя боли пациенту (хирург постоянно общается с ним) продвигается в дугу аорты, в левую подключичную артерию (видно, что она тоже сужена), во внутреннюю сонную...
— Вот это стеноз! — слышатся восклицания. Компьютер выдает размеры — диаметр просвета, длину пораженного участка. Сонная артерия закрыта на 90%, на экране едва видна тонюсенькая ниточка кровотока. Инсульт мог случиться в любой момент... И тут же по каналу интрадюссера пополз катетер с крохотным баллончиком, на который надета нужного размера из специального металла сетка эндопротеза-стента. Хирург подает в баллончик под давлением воздух (16 атмосфер!), и тот буквально «размазывает» по стенкам забившую сосуд бляшку. Эндопротез распрямился по диаметру артерии, став каркасом, который не позволит сосуду вновь уменьшить просвет.
А на экране уже картинка с пульсирующими одинаково наполненными кровью сонными артериями. Несколько минут, и еще один протез-стент формирует русло для кровотока...
Благодаря стенту можно расширить коронарные артерии, устранить причины ишемической болезни сердца. По существу подобная методика — альтернатива аортокоронарному шунтированию, не уступающая ему по эффективности. Помните, когда в 1996 году президенту Ельцину во время операции отключали сердце, вся страна замерла в тревожном ожидании? Наша же бригада кардиохирургов устраняет патологию, даже не нарушая кожных покровов. Все необходимые инструменты и протезы доставляются через сосуды при помощи специальных катетеров. Ну а прокол делается далеко от сердца, как я уже сказал, в районе бедренной артерии.
Еще несколько слов о возможностях стента. Через проколы его можно вводить в различные органы и лечить многие болезни. При обычных полостных операциях больного буквально изрежут-исполосуют, да еще страшно измучают — не успел человек оправиться от одной, надо готовиться к следующей... К тому же после полостных операций больной рискует получить гнойное осложнение, да и швы нередко расходятся, особенно при большом разрезе. Можно вспомнить еще и о многочисленных наркозах, которые, мягко говоря, не полезны для организма. В итоге — непомерно увеличивается реабилитационный период.
Как это делается у нас? Положим, больная нуждается в двух операциях – гинекологической и по удалению камней из желчного пузыря. Мы через прокол в пупке вводим видеокамеру и производим еще несколько маленьких проколов, чтобы ввести инструменты. Бригада из двух врачей — гинеколога и хирурга — делает обе операции одну за другой. Итог: болезни ликвидированы, нет следов надрезов и последствий повторного наркоза. Кроме того, срок послеоперационного пребывания в больнице сокращается с традиционных 12–20 дней до 4–5.
Сколько операций можно произвести сразу? Теоретически сколько угодно. На практике пока делают до четырех...
Все было бы замечательно, если бы к хирургическому ноу-хау имели доступ все больные. Но во время вмешательств мы вынуждены использовать импортные стенты. Почему не наши? Потому что их нет — делать, видите ли, некому! Я, мягко говоря, не люблю коммунистов, но в советские времена работало Министерство медицинской промышленности, и эта важнейшая отрасль функционировала неплохо. И сейчас бы там эти стенты смастерили, тем более сложности никакой нет. И если такая импортная «штучка» стоит две с половиной тысячи долларов, то наша, по идее, могла бы продаваться за те же две с половиной тысячи, но не долларов, а рублей! Ведь есть больные, которым нужен не один стент, а пять. А денег у них нет, и болезнь неумолима! Господа министры и депутаты, сделайте так, чтобы стенты были доступны, если наш народ еще кому-то нужен!
Другой пример: маленький катетер с ненаркотическими анальгетиками, вводимый под кожу, уменьшает боль. Благодаря ему можно избавить онкологического больного от мучений. Импортный катетер стоит порядка пятисот долларов. Наш стоил бы 50 рублей! Но в России катетеры тоже никто не производит…
Несколько лет назад я попытался пропагандировать идею повсеместного внедрения коронарографии. Дело в том, что электрокардиография далеко не всегда выявляет ишемическую болезнь сердца. Если возникают болезненные ощущения в области сердца, только с помощью коронарографии можно получить абсолютно надежный диагноз. К несчастью, пренебрежение этой методикой иногда стоит жизни. Самый, пожалуй, известный и печальный пример — писатель, драматург и просто замечательный человек Григорий Горин. Он тоже выпускник Первого медицинского, но далекий от медицинских новаций. У него появились сильные боли, но кардиограмма показала, что с сердцем все в порядке, и он успокоился. Вскоре боли возобновились; врачи сделали повторную ЭКГ, и результат оказался аналогичным. На время ему стало лучше, но затем боли резко усилились. Примчалась бригада «скорой», сделала третью кардиограмму, которая на сей раз дала картину обширнейшего инфаркта миокарда. Возник кардиогенный шок, и Гришу даже не успели госпитализировать...
Незадолго до его смерти мы случайно встретились на Новом Арбате. Гриша выглядел бодрым, и, конечно, ничто не предвещало беды. Я пригласил его в гости:
— Посидим, повспоминаем... Может, совместишь приятное с полезным? Посмотрят тебя мои доктора, что-нибудь посоветуют.
Горин улыбнулся:
— Посоветуют, как пьесу закончить? Я уж как-нибудь сам.
— А если серьезно: ты собственное состояние оценить можешь?
— Могу. Если пыль с диплома смахнуть... Но, если честно, из всей медицины я больше всего медицинские анекдоты люблю. Вот такой, например: «Анестезиолог входит в операционную, подходит к больному, надевает маску на глаза, на нос и матерится. «Доктор, вы же пьяны!» — возмущается больной. На что анестезиолог отвечает: «Это я пьян? Да вы еще хирурга не видели...»
— Так ты в гости приедешь? — решил уточнить я на прощание.
— Как-нибудь...
Через месяц услышал по радио сообщение о смерти Гриши. «Как нелепо, как рано грянул горестный срок…»
Так вот, я решил о внедрении коронарографии рассказать на телевидении. Темой заинтересовались, пригласили в программу «Доброе утро!» к Андрею Малахову — ныне известному шоумену, а тогда просто ведущему.
Вдохновляюсь, начинаю говорить о своем предложении. Доказываю, как необходим этот метод, и объясняю, что надо сделать, чтобы он стал доступным. Рассказываю о диагностическом аппарате, нужном каждой поликлинике...
Малахов слушает внимательно, но без энтузиазма. Наверное, потому, что он — человек молодой, а в этом возрасте волнуют не сердечные проблемы, а сердечные дела. А я продолжаю монолог. Привожу пример с флюорографией, ставшей одним из самых больших достижений массовой советской медицины. Когда-то она тоже была диковинкой... И вдруг Малахов перебивает меня:
— Извините...
Что случилось? В стране произошло что-то важное и сейчас последует чрезвычайное сообщение?
— Мы совершенно забыли... Сегодня день рождения Филиппа Киркорова, его нужно поздравить. Давайте ему позвоним.
Сначала мне показалось, что я ослышался. Потом просто обомлел: «Господи, что он несет! Я рассказываю о том, как решить острейшую проблему, а он… Неужели день рождения Киркорова важнее здоровья всей страны?»
Вспоминаю передачи знаменитого Ларри Кинга на CNN и невольно сравниваю с его коллегами из России. Во-первых, он интеллигентен, вежлив. Во-вторых, тонко чувствует «цену» информации, которую предлагает гость студии. То, чего нашим ведущим катастрофически не хватает. Например, когда к Кингу приходит врач и начинает рассказывать о новостях в медицине, это всегда интересно. Всем! Гостя не просто внимательно слушают и — боже упаси! — не перебивают. В это время все новости, включая выступления президента США и решения сената, отходят на второй план. Для страны наступает момент истины — американцы получают очередную возможность оздоровить себя и, следовательно, продлить жизнь!
А нам... Нам на все наплевать. Между прочим, коронарографию на поток так и не поставили. Наверное, идеология важнее кардиологии. Впрочем, идеологии уже тоже нет…
Часто я думаю: почему люди не хотят свое здоровье взять в собственные руки? Появились неприятные ощущения: онемение, ухудшение чувствительности в руке, головные боли, поплыли мушки перед глазами — надо встрепенуться. Может, это просто переутомление, но не исключено, что это первый симптом болезни. Важно не запустить ее и обратиться к доктору. Однако многие обращаются в поликлинику, когда недуг уже занял прочные позиции...
Да, я повторяю прописные истины. Человек обязан, но не желает понимать, что даже в нынешней — сероватой и небогатой — жизни все-таки немало возможностей, чтобы быть в форме. Больше двигаться, следить за диетой. Mеmento mori? Да, но все же лучше помнить не о смерти, а о жизни — долгой и полноценной. Быть активным до глубокой старости — разве такая перспектива не привлекает?
Надо отдать должное советской власти — она декларировала и культивировала здоровый образ жизни. Сплошные диспансеризации были, нормы ГТО сдавали, Дни здоровья устраивали. А сейчас? Ничего.
Помнится, в 2002 году президент Путин призвал всемерно развивать физкультуру и спорт. Вняли его призыву? Нет. Почему? Мешает суета жизни, точнее, борьба за выживание, при которой занятия физкультурой воспринимаются как глупая и к тому же дорогая забава, если не дурость. Куда привычнее и доступнее бутылка спиртного — «литрбол» — с сигаретой. А человек, завязавший с пороками, удивляет окружающих и выслушивает насмешки: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет…»
Но если народ у нас так непонятлив и инертен, то почему руководство страны, должное быть мудрым и предусмотрительным, хранит молчание? Не вразумит, не направит своих граждан на путь истинный? Разве забота о здоровье нации и его будущем — не приоритетная задача лидеров России? Выходит, верхам все равно, кто будет трудиться, рожать детей, защищать державу — здоровые, умные или наркоманы и алкоголики. Тем более что в руках министров и депутатов факты, прогнозы социологов и данные статистиков, которые не просто предупреждают, а вопиют: народ вымирает! Средний возраст россиян постыдно короткий для суперцивилизованного XXI века: у мужчин он 58 (!) лет, у женщин – 72 года. Столько живут отсталые и брошенные на произвол судьбы дикари в джунглях Африки!
Рождается людей мало, умирает много. Причем уходят совсем молодые, которым еще жить да жить. Например, заболевания сердца и сосудов каждый год уносят около миллиона человека. Прибавьте онкологические заболевания, которые крадут за это же время 260–300 тысяч человек. Плюс детская смертность, травматизм на производстве, различного рода отравления. Еще алкоголизм, наркомания... Даже если очень захочешь, не скажешь, что наша система здравоохранения в ее нынешнем виде действует эффективно.
Информация для грустного размышления. Ежегодно в нашей стране по поводу заболеваний сердца производят 23–25 тысяч хирургических манипуляций. В США – около 2 миллионов, хотя у нас нуждающихся в таких операциях не меньше, чем в Штатах. Но – не могут: нет условий, не хватает денег. Или того и другого…
Десять лет назад в России было организовано общественное движение «Медики мира за долголетие», в котором принимал участие и я. По его итогам был сделан подробный доклад: о продолжительности жизни в стране, причинах смертей — от пьянства, наркомании, различных катастроф, производственного травматизма, засоренной экологии и, разумеется, от множества болезней. Составили и карту под условным названием «Беды России», с указанием мест, где проживать опасно для жизни. Получилась почти апокалипсическая картина — необходимо было действовать, и как можно скорее.
Сообщение легло на стол Ельцина. Доклад мы дополнили предложением создать Совет по охране здоровья нации при Президенте России, в который вошли бы известные ученые. Были и конкретные кандидатуры людей, давших свое согласие. И что же? Ельцин молчал — до самого конца своего президентского срока. Первого, а потом и второго. Сколько за это время погибло людей, лишенных помощи, не счесть.
Может, Борису Николаевичу недосуг было прочитать эти бумаги? Или он прочитал и забыл? Наверное, мешали заботы о собственном здоровье...
Теперь у нас другой президент, но проблемы остались те же. Мало того, они еще больше усугубились, и потому старую идею решили реанимировать. Я общался с известными, уважаемыми медиками: Андреем Воробьевым, Михаилом Давыдовым, Михаилом Пальцевым, Татьяной Дмитриевой, Леонидом Рошалем, и все они обещали поддержку. Обратился за помощью к некоторым губернаторам, и они намеревались помочь, но только в том случае, если этот орган будет «легализован». Разумеется, президентом. Ведь существуют же при нем советы по культуре, науке, технологиям и образованию, по физкультуре и спорту и бог знает по чему еще. А здоровья в России нет. И совета по нему не создали.
Я уже не раз говорил об этом, повторю снова, надеюсь, для пользы дела. Пусть этот Совет — верю, что мы его все-таки «пробьем», — собирался хотя бы два раза в год, но каждый из его членов озвучил бы свою точку зрения лично главе государства. Полезно выслушать второе мнение — second opinion. Вся беда российского здравоохранения состоит в хроническом недофинансировании. У нас, по сути, две страны. Одна — Москва, вторая — остальная Россия, где есть несколько крупных городов с более или менее приличной медицинской инфраструктурой — Санкт-Петербург, Самара, Екатеринбург, Новосибирск, Саратов. Но таких городов меньше десятка, а в стране 89 субъектов Федерации. Почему в одном федеральном медицинском центре установлено восемь томографов, а где-то в глубинке нет не только их, но и инсулиновых шприцев? И подобных вопросов сотни.
Да, недавно принято решение о резком увеличении финансирования здравоохранения, объявлено о планах по обновлению парка медицинского оборудования, которое в иных местах эксплуатируется чуть ли не с довоенных времен, о строительстве новых клиник. Власти собираются увеличить — и очень существенно — зарплату медсестрам и участковым врачам. Замечательная инициатива! Но не запоздалая ли: отрасль находится в коме, институт участковых врачей практически испустил дух, ибо никто не хочет вкалывать за гроши.
Равнодушная власть, такие же СМИ.
Еще одна иллюстрация к нраву последних. После удачно проведенной в ЦЭЛТе операции при аневризме аорты — между прочим, первой в мире! — я позвонил тогдашнему шефу ОРТ Игорю Шабдурасулову. Рассказал о событии, и он обещал прислать в клинику съемочную группу. Но поставил условие: «Дадим сюжет, но не больше минуты. У нас очень много информационных блоков: о событиях в Чечне, заседании в Думе и многое другое. Очень важные события...»
Разумеется, здоровье людей — за пределами этой «важности».
Наутро приехали телевизионщики: что необходимо, сняли, с кем надо, поговорили. Днем сюжет — секунд на 40–50 — показали в новостях. О чем мне сообщил знакомый и поздравил с успехом. Но показали сюжет единственный раз... Вечерним телезрителям демонстрировали уже другие новости. Подобный пример как нельзя лучше демонстрирует наше отношение к здоровью, дороже которого нет ничего на свете. Но многие ли из журналистов напоминают об этом своим читателям?
Впрочем, к счастью, есть и такие. Некоторых я уже цитировал, и, конечно, неспроста, а в знак признания высокого профессионализма. Немало тех, кого я искренне уважаю и с кем связан давней дружбой. Это — главный редактор «Московского комсомольца» Павел Гусев, сотрудники газеты: Андрей Лапик, Петр Спектор, Айдер Муждабаев, к слову, помогавший мне в работе над книгой. «МК» способствовал становлению ЦЭЛТа, не раз публиковал материалы о нашей методике, интервью с автором этой книги и, в частности, правдиво и точно воспроизвел ситуацию с болезнью Юрия Владимировича Никулина, которую я подробно опишу.
Среди журналистов, к которым я по-хорошему пристрастен, — Виктор Григорьевич Лошак, человек честный и принципиальный. Я очень жалел, что он в свое время покинул «Московские новости» — с тех пор газета утратила свое лицо. Недавно Лошак совершил свое второе пришествие в «Огонек». Надеюсь, что «Огонек» под его руководством заставит вспомнить о золотом времени журнала, которому, если не ошибаюсь, больше 100 лет.
Однажды и я благодаря Лошаку очутился в шкуре репортера. Я был в Париже на финальном матче Кубка Дэвиса, в котором россияне играли с французами; мне по мобильному телефону позвонил Виктор. Тогда он возглавлял «Московские новости».
— Как дела, Александр Семенович? Что нового?
— Все нормально, — отвечаю. — Сижу на трибуне и болею за наших теннисистов.
— Так вы во Франции?
— Да, здесь.
— Прекрасно! Александр Семенович, я сейчас передам трубку нашему корреспонденту. Расскажите, пожалуйста, что сейчас происходит на стадионе, какая обстановка вокруг матча. И какой ваш прогноз — кто выиграет?
И я в течение нескольких минут вел репортаж из Франции. Был очень рад, что мое предсказание сбылось — наши у хозяев с блеском выиграли...
Мне довелось многократно выступать на «Радио России», «Эхе Москвы». Беседы обычно получались откровенными, почти домашними, на них живо откликались слушатели. Тут-то и выяснялось, что разговоры о медицине и здоровье интересуют многих. Но почему-то только на радио, у телевидения, как я уже заметил, другие приоритеты.
На радио выступать вообще приятнее. Времени на беседу дается больше, а оттого ведущие, интеллигентные и эрудированные, не торопят; можно обстоятельно изложить свои мысли, над чем-то поразмышлять. Главное, что многие идеи потом реализуются, в частности, та, что была озвучена в прямом эфире на «Эхе Москвы»:
Ольга БЫЧКОВА: — Я знаю, что вы являетесь одним из инициаторов «медицинского» «Оскара», премии для врачей в России. Такого раньше не было?
Александр БРОНШТЕЙН: — Да, это первый опыт. Но, если говорить правду, инициатором-то являюсь не я, а Елена Васильевна Малышева, руководитель программы «Здоровье». И мы все ей очень благодарны, потому что, кажется, она единственная вспомнила о том, что пора бы и на нас, медиков, обратить внимание. Мы знаем, что есть «Ника», есть ТЭФИ, есть разные другие премии... Но почему-то никто не вспомнил, что есть медики, которые делают много интересных вещей. Может быть, только тот человек, которому конкретно помогли. И вот Елена Васильевна предложила попытаться организовать конкурс на проведение «медицинского» «Оскара». Это премия, которая вручается нескольким номинантам за лучшую операцию, лучшие методы диагностики, методы лечения, человеку, который всю жизнь отдал медицине, или тому, кто, не будучи медиком, помогал развитию нашей отрасли. И наконец, медикам, которые работали и работают в «горячих точках». Это замечательное начинание.
О.Б.: — А кто оценивает?
А.Б.: — Создано такое высокоавторитетное жюри, в которое входят наш министр, все руководители крупных медицинских учреждений. Что касается меня, я уже в одной из передач на телевидении говорил о моих личных симпатиях. У нас есть выдающийся хирург Михаил Иванович Давыдов, равных которому, может быть, и в мире нет. Но мы хотим дать премию не Михаилу Ивановичу, а доктору, желательно не из Москвы, не из Санкт-Петербурга, какому-нибудь провинциальному пахарю, извините меня за такое выражение, который работает днем и ночью. У нас такой доктор есть, кстати, его нашла Елена Васильевна. Я с ним познакомился в Москве — доктор Пухов, он заведует отделением пластической хирургии в Челябинске. Он пришил две кисти человеку, попавшему в аварию, и теперь пострадавший живет, и работает, и поднимает 120 килограммов. Может быть, это не первая такого рода операция, но она уникальна, и доктор замечательный.
Эта идея, к счастью, осуществилась. В 2001 году была учреждена национальная премия для медиков — «Призвание». И я очень этому рад, поскольку считаю, что наши врачи — лучшие в мире. Но их мало кто замечает, разве что больные. Хотя в мире доктора почитаемы и награждаемы — отечественные эскулапы не раз становились лауреатами международной премии «Золотой Гиппократ», которая, кстати, моложе «Призвания».
Приятно, что заслуги людей отмечаются. И замечательно, что такие люди в стране российской есть. Но даже они, пусть их число и растет, не могут помочь многочисленным больным. Хоть и жаждут это сделать...
Как-то в очередной раз на радио я отвечал на вопросы слушателей. Меня спрашивали, как лечить катаракту, артроз со смещением коленных суставов, остеохондроз, хронический простатит, дивертикулез, паховые боли. Звонили и раковые больные. Хранящие надежду и обреченные...
По этим жалобам можно было написать историю болезни всей страны -Книгу Всероссийских Несчастий. От нее можно было содрогнуться, как от солженицынского «Архипелага». Я отвечал как мог, но мне хотелось плакать, потому что невозможно помочь всем. А государство может, но не роняет слез и не помогает. Тратит сотни миллионов долларов на роскошные апартаменты в Кремле, празднование 300-летия Петербурга и 1000-летия Казани, прочую бесполезную шумиху. Сидит, подобно скупому и вдобавок слепому рыцарю, на громадном сундуке, в котором спрятан Стабилизационный фонд страны... Может, пора свернуть этот пир во время чумы, а вернее — во время инфарктов, инсультов, онкологических болезней, и побольше денег «отсыпать» на социальную сферу? Пусть, скажем, все нефтяные скважины страны месяц-другой поработают на нее. Считайте это моим рационализаторским предложением.
Много обсуждаем, спорим: что считать национальной идеей? К каким идеалам стремиться? Что строить? А все на виду, как солнце в небе: национальная идея — это здоровье людей. Вот высшая цель! Пока недостижимая. И даже необъявленная.
О своей клинике я могу рассказывать бесконечно. Тем более тема практически неисчерпаема. Не собираюсь объять необъятное, но есть вещи, не вспомнить которые просто невозможно. Например, Клиника Боли. Во всем мире существует несколько сотен специализированных медицинских служб, различными способами воюющих с физической болью. Больше всего их в США, Израиле, Скандинавских странах. В России до недавнего времени не было ни одной. Наша стала первой.
Не знаю, может быть, названа она не так удачно, но вполне отражает безрадостную ситуацию с этой проблемой в стране. Куда пойти с гнетущими ощущениями, если они превращают существование в настоящую муку?
Конечно, если болит сердце, ноет зуб, идет камень по мочеточнику или трудно сидеть, человек идет к кардиологу, стоматологу, урологу, проктологу. Они, скорее всего, помогут. Но как быть, если неприятные ощущения возникают сами по себе и исследование организма не выявляет никаких патологий?
Итак, боль есть, а рентген или ультразвук молчат. Повреждений органов и тканей нет, а боль тревожит. В чем дело? Нервная система человека устроена сложно. Одна из ее особенностей в том, что она проводит сигнал боли от источника, которого нет. Например, боли в руке человека, у которого она... ампутирована, так называемые фантомные боли. Но, даже если все конечности на месте, наши нервные клетки порой начинают генерировать и передавать в головной мозг, так сказать, необоснованные болевые сигналы. В этих случаях у человека развивается синдром хронической боли. Она становится неотступной.
Обычно, не обнаружив в организме человека никакой видимой причины, доктора выписывают болеутоляющие снадобья и отправляют пациента восвояси. Проходит время, и неприятности превращаются в страдания, известно даже такое выражение: «болевая личность», то есть человек, по сути, выброшен из обычной жизни, потому что не может нормально есть, спать, работать. И таких, нуждающихся в помощи, много. Как им помочь?
Разными методами. В ЦЭЛТе действует бригада, состоящая из нейрохирурга, мануального терапевта и специалиста по компьютерной томографии. К ним могут быть подключены невропатолог, рефлексо— и психотерапевт.
Сначала вычерчивается модель заболевания. Скажем, выясняется, что больной страдает грыжей межпозвоночного диска, а болевой синдром возникает от ущемления нервных корешков. Тогда пациент направляется к нейрохирургу, который, используя эндоскопическую методику, удаляет причину боли, то есть грыжу. У нас это блестяще делает нейрохирург Андрей Ходневич. Когда же возникает надобность в мануальном терапевте, атаку на боль ведет Леонид Александрович Серебро, заведующий Клиникой Боли. Его специализация, в частности, — это различные варианты заболевания мышц и их оболочек — фасций. Другой его конек — головные боли, часто не связанные с заболеваниями сосудов, а возникающие в результате нарушения работы суставов или мышц головы и шеи.
Когда-то знаменитый Иван Петрович Павлов выдвинул гипотезу, что боли распространяются только по нервам — точнее, он прямо так не утверждал, но так был понят. На самом же деле боль распространяется также и по мышечным фасциям3, соединенным между собой. Получается, что боль, возникающая в спине, может восприниматься человеком как головная. А случается, что спазмы ягодичной мышцы маскируются под боль в ноге. Нередки случаи называемой псевдостенокардии, когда неприятные ощущения на самом деле вызваны нарушениями в нервной и мышечной системах. Если не подумать о такой возможности, то больной долго будет получать совсем не то лечение, которое ему нужно.
Характерно, что значительная часть болей не угрожает жизни, а нарушает ее качество. Хотя... Дыма без огня не бывает — неприятные симптомы в любом случае служат сигналом, что в организме что-то начинает разлаживаться.
Между прочим, с Леонидом Александровичем Серебро связана одна анекдотическая история. Пациент, не разобрав его фамилии, позвонил знакомому и стал возмущаться: «До чего дошли! Они уже и головные боли серебром лечат. Где ж я его возьму?»
В принципе, весь ЦЭЛТ можно считать современным Центром Боли, поскольку задача для всех врачей одна: избавлять пациентов от страданий. Наши врачи успешно делают это и сами, и сотрудничая с другими специалистами. Например, от болей в конечностях, связанных с грыжей межпозвонкового диска, больных избавляют с помощью малоинвазивных хирургических манипуляций, которые виртуозно проводит уже упомянутый доктор Ходневич в паре с одним из лучших в Москве специалистов по компьютерной томографии Василием Васильевичем Филипповым. Ну а боли в ногах, связанные с заболеваниями сосудов, — прерогатива наших сердечно-сосудистых хирургов, флебологов и «чужих» трансфузиологов.
Ярких личностей, настоящих специалистов в ЦЭЛТе много. Это не только похвала им, но и комплимент самому себе — я же подбирал кадры. Кстати, пресловутой текучки у нас нет. Почти нет...
Илья Шилькрот — мой первый заместитель, очень способный хирург, кроме того, неплохо владеет правовыми вопросами; он в курсе финансовых и экономических аспектов работы Центра. Словом, универсал, к тому же честный и порядочный. Качества, как вы понимаете ценные, а оттого дефицитные. Кстати, Илья очень помог мне в конфликте с Пятигорской, за что я ему особенно благодарен. Так уж сложилось, что мы стали родственниками и теперь у нас общий внук Владимир. У Илюши удивительно тонкая, умная и сердечная жена Ирочка, которую мы очень любим. Порой мне кажется, что она понимает меня больше, чем Илья. Это замечательная пара, близкие и дорогие нам люди.
Несколько лет назад мы познакомились с Романом Аркадьевичем Абрамовичем, который решил построить свой медицинский центр и пригласил меня помочь ему организовать новое большое дело. Я делегировал туда Илью, который блестяще справился с этой сложной, порой просто уникальной, работой. Мне бы хотелось, чтобы в скором будущем он попробовал себя на моем поприще, руководя лучшей частной клиникой России, а я в меру своих сил и возможностей буду ему помогать.
Урология ЦЭЛТа представлена Виталием Мухиным (он заведует отделением), Даниилом Хромовым, Дмитрием Перепечаем и Сергеем Кочетовым. Все они начинали работу еще в «семерке». Там же этот квартет разработал несколько оригинальных методик лечения мочекаменной болезни, он же внедрил операцию трансуретральной резекции при аденоме предстательной железы. Наши урологи при помощи аппарата «Prostalund» лечат хронический простатит. Разумеется, это лишь часть их «обязательной программы», которая расширилась после стажировки в знаменитой парижской клинике профессора Дебре.
Несколько слов о бывшем руководителе службы анестезиологов — Николае Чаусе4. Его дебют в ЦЭЛТе пришелся на операцию самого Никулина. Тогда врач работал в Центре хирургии, но на мою просьбу откликнулся без раздумий. Почти две недели он не отходил от великого артиста и, хотя спасти его так и не удалось, сделал все что мог. Впрочем, он точно так же старался, будь на месте Никулина простой смертный — инженер или слесарь.
Такая же простая, но благородная философия движет Тамарой Марьяновной Азаровой, готовой сутками не отходить от пациента. Если надо — останется «дорабатывать» и после утомительного дежурства. Она — пример для молодых врачей. Кстати, в ЦЭЛТе немало тех, кому нет тридцати или кому чуть больше. И другие врачи-анестезиологи, безусловно, достойны упоминания — Валерий Вдовин, Борис Романов, Игорь Саблин, Владимир Сторожев...
Гинекологическую службу возглавляет Дмитрий Запорожцев — способный врач и, главное, хороший хирург. Теми же качествами обладают его коллеги -Лариса Улятовская и Алексей Пузырев.
Сергей Нычкин — главный проктолог и руководитель поликлинической службы. Он достоин добрых слов не только за высокое качество работы, но и... за коммуникабельность, ибо легко находит общий язык со всеми врачами-консультантами. Столь же доброжелательна Ольга Гордина — замечательный специалист по ультразвуковой диагностике.
ЛОР-консультант Галина Жарова, эндокринологи Татьяна Словеснова, Алла Артемова, Олег Надинский, Евгений Асеев — славные люди, замечательные врачи.
Два медицинских директора — Семен Гордин и Андрей Лишанский — опытные и высококвалифицированные специалисты. Пожалуй, не найдется в Москве специалиста, лучше знающего медицинское оборудование, чем Гордин. К тому же он прекрасный врач, отдавший много сил кардиореанимации. Андрей Лишанский — опытный администратор и хирург-травматолог. Сейчас ведет большую работу на курсе новых медицинских технологий, внимательно следит за лицензионными документами.
Другой мой заместитель — Дмитрий Николаев — занимается хозяйством клиники, в его ведении тепло-, электро — и водоснабжение, а также много других вопросов, которые постоянно возникают и тут же решаются. Он не только товарищ по службе, но и надежный друг моей семьи.
Заведующий детским стационаром — Георгий Кутин. Настоящий детский доктор, к тому же знаток детской психологии. Обстановка в отделении совсем не больничная, а почти домашняя. Маленькие пациенты уходят отсюда не заплаканными, а с улыбками. И это спустя несколько часов после операции!
Андрей Звонков вместе с Виктором Бугуном работают в кабинете экстракорпорального очищения крови. С этой задачей они справляются неплохо. И не портят кровь генеральному директору, что вовсе замечательно.
В аптеке ЦЭЛТа царит идеальный порядок. Разумеется, он возник не сам по себе, а по воле обстоятельной и аккуратной Ольги Назаровой. Слово «дефицит» благодаря ей у нас давно стало анахронизмом.
И наконец, Евгений Крайнов — инженер по оборудованию. Для него, кажется, нет невыполнимых задач: может наладить любой прибор — от томографа до ангиографической установки. Я, для которого техника — недоступный Эверест, им восхищаюсь.
Горжусь, что мы вместе — команда, у которой достойное прошлое и, верю, еще более впечатляющее будущее.
В непосредственном контакте со мной работают не только медики. И о них мне хочется говорить в превосходных степенях, поскольку они того заслужили профессионализмом, воспитанием, характером, наконец. Да иначе быть не могло — люди другого склада работают в других местах. Итак...
Виктория Константиновна Козина — мой финансовый директор и главный бухгалтер. Мы уже давно знаем друг друга. Раньше мне казалось, что специалист по финансам должен быть сухим, жестким, неулыбчивым и скупым человеком. Виктория Константиновна — полная противоположность. Она доброжелательна, в меру строга, всегда улыбается. На мои вопросы, как идут дела, всегда отвечает: «Fine!» Никогда не паникует, все делает по закону и никогда не соглашается на использование нелегальных финансовых схем, безумно любит свою семью, а ее сын Максим — наш общий любимец.
Секретарь-референт — Анна Сергеевна Тимофеева. Интеллигентный, тонкий человек. Во-первых, благодаря ее умению и старанию все дела находятся просто в идеальном порядке. Во-вторых, ей удалось без всяких видимых усилий укротить мой буйный нрав, и я привык говорить вполголоса, избегая крепких выражений. Анна Сергеевна — истинный ценитель классической музыки. Мне кажется, и работает она под мелодичные аккорды — настолько все у нее получается красиво и непринужденно, а Леночка (секретарь) ей активно помогает.
Михаила Адамовича — директора по маркетингу — я в полном смысле слова снял с крыши. Когда мы строили дачу, Михаил таким способом зарабатывал деньги, одновременно получая второе высшее образование. Сегодня с помощью Адамовича четко и слаженно работает отдел рекламы, у ЦЭЛТа один из лучших интернет-сайтов среди московских клиник, как часы работает отдел информационных технологий. В любой ситуации я могу на него положиться. Адамович — мой верный друг.
Водитель Дмитрий Азаренков со мной больше пятнадцати лет. Между прочим выпускник МАИ. Но летать не стал, предпочел ездить — со мной... Разные бывали времена в моей жизни, в том числе не очень хорошие, даже опасные. Мне часто угрожали, и ощущения были соответственные. «Может тебе, Дим, другую работу поискать? — сказал я ему как-то. — А то мало ли что... Ведь в водителя и охранника стреляют первыми». Он усмехнулся и коротко ответил: «Я свой выбор, Александр Семенович, уже сделал». Конечно, я это буду помнить всегда...
Еще два надежных сотрудника — Павел Тишкевич и Сергей Евдокимов. Первый — мой помощник, второй — Инны Владимировны. Благодаря этим людям наша с супругой жизнь максимально упорядочена и комфортна. Считаю их членами моей семьи.
Упомяну еще одного человека — генерал-майора милиции, начальника МУРа Виктора Владимировича Голованова, с которым меня связывает многолетняя, крепкая дружба. Витя! Я счастлив, что ты присутствуешь в моей жизни.
Снова хочу извиниться перед теми, чьи имена не попали на страницы книги. Отнюдь не потому, что их труд не важен или мною не замечен, а из-за боязни чересчур утомить читателей обилием персонажей. Уже к этой странице их в воспоминаниях сотня или больше. Сколько же людей «поселится» в книге к эпилогу?
Завершая эту главу, хочу сказать, что нам удалось создать клинику, которая работает, как одна дружная семья.
Руководить таким большим коллективом непросто. Но я придерживаюсь главного правила: каждому сотруднику надо доверять, не унижать его мелочной опекой и не вмешиваться без особой нужды в его работу. Посыл был один: если я пригласил на работу специалиста, то он должен чувствовать, что я на него полагаюсь, а для этого надо создавать обстановку полного доверия, дружбы и взаимопонимания. За все годы нашей совместной работы я не помню крупных конфликтов, хотя несколько человек по тем или иным причинам были уволены. Мы позаботились и о том, чтобы каждому было не только удобно работать, но и можно было приятно отдохнуть. Вот почему никто у нас не стремится поскорее бежать домой. В Центре оборудован тренажерный зал, для которого закуплено прекрасное оборудование; была построена сауна. Функционирует хорошее кафе, где за небольшие деньги можно поесть. Частично Центр оплачивает обеды сотрудников и бесплатно кормит обслуживающий персонал. Наш коллектив имеет льготы в медицинском обслуживании (бесплатно для работающих и с 50%-ной скидкой для близких родственников).
Есть еще много мелких «приятностей», которыми могут пользоваться работающие в ЦЭЛТе. Создана атмосфера без интриганов, подхалимов и любимчиков. Каждый знает, что если он хорошо работает, то ему нечего опасаться и шеф всегда будет стоять за него горой. Это дорогого стоит. Поэтому здесь работают лучшие, по моему мнению, медики Москвы.
1) Здание на шоссе Энтузиастов клинико-диагностический стационар арендовал у Ассоциации хозрасчетных лечебных учреждений.
2) Эммануил Викентьевич Луцевич – известный хирург, член Академии медицинских наук России.
3) Медики США, первыми исследовавшие такие боли, назвали их миофасциальными, поскольку «мио» по-латыни значит «мышца».
4) Сейчас анестезиологическим отделением руководит Сергей Эпштейн.
