Книга о вкусной и здоровой жизни

Александр Семенович Бронштейн — человек парадоксальный. Сегодня заслуженному врачу, профессору, создателю и руководителю первой в стране частной клиники, другу многих выдающихся людей исполняется 68 лет, а ему до сих пор не совсем уютно, когда его называют по имени-отчеству. Ибо в душе, по его признанию, он по-прежнему чувствует себя мальчишкой.
"МК" много лет тесно общается с доктором Бронштейном, и мы понимаем, что нашим лучшим поздравлением и подарком ему будет разговор о его книге, которая вышла буквально накануне. Ну и, конечно, о жизни и медицине.

— Александр Семенович, как вам пришло в голову такое название — "Шоссе энтузиаста"? Всего лишь изменив окончание в юридическом адресе своей клиники, вы попали, что называется, не в бровь, а в глаз.
— Это придумал не я, а моя жена, за что я ей очень благодарен. Инна — натура творческая, к тому же лучше всех меня знает. Однажды ночью она проснулась и сказала, как будет называться моя рукопись.
— Вы посвятили книгу маме, и это не просто дань памяти. Благодаря маме, которая, как следует из текста, была женщиной замечательной и редкой, вы выбрали профессию и собственный путь.
— Моя мать прожила такую яркую и интересную жизнь, абсолютно без страха и упрека отданную людям, что, конечно же, именно она определила мои профессиональные и нравственные установки. Хотя, боюсь, мне никогда не подняться на эту высоту. Мама, которая сутки напролет проводила в операционной во время войны и которая уже в мирное время мчалась к больным даже глубокой ночью, никогда ничего для себя не имела. У нее не было ни губной помады, ни каких-то хороших вещей, ни одного украшения, даже кольца. Она считала, что это все не для нее. А продукты, которыми в полуголодное время ее иногда одаривали благодарные больные, она раздавала тем, кто жил, по ее мнению, хуже и тяжелее.
Кстати, когда я задумал книгу, маме было уже 94 года. Прочитав наброски, она одобрила мою идею и помогла своими рассказами о том времени, которое я не мог помнить, поскольку еще не родился или был слишком маленьким.
Другим поводом для написания книжки стала личность профессора Александра Наумовича Рыжих, которому я тоже посвятил значительную часть рукописи. Будучи долгое время моим шефом, он любил меня почти как сына, хотя был строг и суров, и порой мне крепко от него доставалось. Но то, как он себя вел по отношению к людям, как в нелегкое для России время он ставил дело, которое было для него превыше всего, научило меня очень многому в жизни. В том, чего мне удалось достичь, в частности, создать с нуля клинику с самым современным медицинским оснащением, я вижу значительную долю и его заслуги. Мне захотелось рассказать об этом ярчайшем человеке и большом ученом.
— Для кого вы писали книгу и каким представляли своего читателя?
— Сначала я думал писать мемуары для своей семьи и для своих сотрудников. Создав в постперестроечное время первую частную клинику, после 50 лет я начал новую жизнь. Все вокруг тогда твердили, что ничего из этого не получится, что я обречен, что меня обворуют или убьют, что государство не позволит — и все в таком же духе. Тем не менее у меня получилось. И я решил, что оставлю детям и внукам эти воспоминания. А потом, в процессе работы, я начал вспоминать огромное количество имен и фамилий. Поскольку к врачам приходят разные люди, за многие годы передо мной прошел целый калейдоскоп неординарных и порой выдающихся личностей. Поняв, что этим богатством нужно поделиться, я решил, что напишу книгу для всех.
То, что она выходит накануне дня моего рождения, чистая случайность. Я бы и вовсе его отменил, поскольку хвастаться этой датой особенно не хочется.
— Вы очень "вкусно" описываете время, особенно Москву 1950-х, вспоминая запахи, звуки, ощущения… А еще меня поразило, что вы помните огромное количество имен и фамилий — даже тех, с кем едва общались. А подробности из детства, по-моему, вообще невозможно запомнить. Может, помогали дневники?
— Нет, я не вел никаких дневников и записей. Наверное, это просто свойство памяти. Моя мать до последнего дня (а она умерла в 98 лет) помнила номера всех телефонов и никогда не глядела в записную книжку.
Смешно сказать, но я запомнил фамилии французских балерин, которые танцевали в Большом театре, когда мне было всего двадцать лет. Я ведь был провинциальным мальчиком и, приехав в Москву, с жадностью впитывал все интересное, что мне удалось увидеть и услышать. Бегал на премьеры, смотрел на великих актеров, ходил на футбол, наслаждался музыкой. Кстати, до сих пор я остался заядлым опероманом. Но в том, что я хорошо все запоминаю, нет никакой моей заслуги, это просто моя особенность.
— А в чем вы видите свою заслугу?
— Мне кажется, в том, что я не трус. Конечно, я рисковал. За мной ведь пошли люди, которые мне поверили. И не пожалели об этом, поскольку работают со мной по сей день, а буквально через два года нашему центру будет уже 15 лет. И еще я горжусь тем, что ничего не украл, ничем чужим не воспользовался.

— По большому счету вы достигли всего, чего хотели. Считаете ли вы себя сегодня свободным человеком?
— Абсолютно. Мне многое не нравится из того, что у нас происходит, но при этом я считаю себя совершенно свободным. Особенно если сравнивать нынешнее время с предыдущим.
Я, конечно, живу не в чистом поле, а в государстве и должен соблюдать его законы, но надо мной нет чиновника, который мною руководит. Ощущение свободы — эта одна из главных целей, которой я достиг. Это всегда было моей мечтой. Другое дело, что досталась мне эта мечта слишком поздно. Если бы я стал свободным человеком не в пятьдесят лет, а в тридцать, я, наверное, был бы еще более счастливым. Когда я смотрю на молодых ребят, которые уже многого добились, то я, конечно, им немного завидую.
— А груз ответственности за большой коллектив не тяготит?
— Все зависит от команды и от умения подобрать соответствующие кадры. Если ты знаешь, что на каждом участке работы у тебя есть профи, которому ты доверяешь и он твой единомышленник, можно ничего не бояться.
— Вы буквально влюблены в своих врачей и в книге не жалеете для них теплых слов. Не боитесь разочарований и предательств?
— Боюсь. Несколько раз я увольнял людей с работы за воровство. У нас ведь частная клиника, и очень важно, чтобы больной заплатил за лечение в кассу. Но случалось, что человек отдавал деньги непосредственно врачу. Когда я об этом узнавал, то с этим врачом расставался.
Но, несмотря на такие случаи, я все-таки предпочитаю доверять людям. И самое главное — не мешать, не контролировать ежеминутно, всегда оставлять возможность для творчества. Можно сказать, это мой девиз.
— Нет ли у вас чувства неудовлетворенности после издания книги?
— Я работал над книгой в течение нескольких лет. Конечно, старался быть объективным. И все же незаслуженно обидел одного из своих коллег, подозревая в недобросовестном поступке. Доказательств его вины нет, поэтому я хотел бы публично извиниться перед Григорием Ярыгиным.
— Раньше, чтобы чего-то добиться — построить клинику, открыть новое отделение, — нужно было налаживать контакт с партруководством. А насколько необходимо поддерживать отношения с представителями власти сегодня?
— В государственных медицинских учреждениях, где все оборудование получают по росчерку пера, без этого, конечно, не обойтись. А у нас такой необходимости нет. Вот вам пример. Мы купили новый компьютерный томограф — последнее слово в мировой медицине. С его помощью за 40 минут можно продиагностировать весь организм, ибо все органы — как на ладони. Это чудо прогресса стоит достаточно больших денег — около двух миллионов долларов. Таких денег у центра нет. Их дала нам не власть, а наш друг, богатый человек. Причем не просто так, а в кредит под небольшие проценты. Так что помимо того, что нам нужно хорошо работать, мы должны еще хорошо считать — чтобы отдавать эти долги. Поэтому представление о том, что в частной клинике все миллионеры и живут припеваючи, весьма далеко от истины. Хотя мы живем неплохо, и я не могу жаловаться.

— Сравнивая медицину с нелюбимой падчерицей, вы предрекаете ей катастрофу, если власть вплотную не займется охраной здоровья нации.
— Из моих уст это звучит парадоксально, но я не устаю повторять, что будущее — не за частной, а за государственной медициной. Необходима государственная программа охраны здоровья. Задумайтесь: почему наши мужчины живут в среднем 59 лет, а японцы — 83? Там ведь не самая лучшая экология, не очень хороший климат, тесноватое и малокомфортное жилье. Конечно, такая продолжительность жизни не может объясняться только потреблением свежих морепродуктов. За этим стоит целая государственная политика, направленная в первую очередь на профилактику заболеваний. К примеру, сейчас в цивилизованных странах стало неприлично курить. Но самое главное — там есть диагностические программы для разных возрастных групп. Начиная с 25—30 лет каждый человек должен проходить определенные обследования. И в результате этого количество больных там уменьшается.
Мы же отказались даже от системы диспансеризации, которую, между прочим, в свое время Всемирная организация здравоохранения признала одной из лучших. И у нас количество больных, наоборот, увеличивается. Сегодня миллион человек в год мы теряем от инфаркта, 500 тысяч — от рака, 500 тысяч — от инсульта. Это страшные цифры, притом что от острого инфаркта миокарда сейчас совсем необязательно умирать — достаточно произвести эндокардиопластику, то есть вставить в сосуд специальный стент с лекарственным покрытием. Но ни одна страховая компания стоимость этого стента не покрывает. При этом Москва считается самым дорогим городом мира. Чем тут гордиться? Это же позор!
На самом деле нужно отрегулировать только один вопрос — чтобы у нас наконец заработала страховая медицина. Причем не надо открывать Америку и что-то изобретать. Уже есть модель, которая одинаково хорошо работает во всех развитых странах, — за все платят страховые компании.
— Словом, у нас спасение умирающих — дело рук самих умирающих?
— К сожалению, пока так. С другой стороны, сегодня у каждого человека есть удивительная возможность долго и полноценно жить. Если раньше такая возможность была лишь у группы властей предержащих, то сейчас в принципе она есть у всех. Можно лечиться в любой клинике и у любого врача. Конечно, за это надо платить, но зато все находятся в равных условиях. К примеру, стала абсолютно доступной эндоскопическая хирургия — сегодня операцию без разреза живота можно сделать где угодно, даже за небольшие деньги, которые может собрать человек с весьма средними доходами. Нужно только "перестроить мозги" и копить не на похороны, а на здоровье.
Кстати, средний класс, который утопили во время дефолта, слава богу, потихоньку восстанавливается. И даже по данным нашей клиники я вижу, что все больше людей могут позволить себе купить дорогие стенты для сосудов сердца — а значит, спасти себе жизнь и не умереть в 50 лет, а то и раньше.
— Копить на будущие болячки, конечно, можно, но нужно ли? Мы и сегодня-то не берем больничных, боясь потерять работу или в чем-то отстать.
— А я это поддерживаю. Конечно, все зависит от тяжести заболевания, но то, что человек не должен долго находиться на больничном, — это веление времени, и для того есть все возможности. В нашей клинике даже после серьезных операций люди выписываются через несколько дней, а все обследования и анализы проводятся и вовсе за день. Моя старшая дочь, которая работает в Америке семейным врачом, говорит мне: "Не бойся пить антибиотики. У нас, чтобы человек не потерял работу, он должен на нее ходить. Без антибиотиков же у него не будет на это сил и дольше продержится температура". Там люди работают даже с очаговой пневмонией, хотя я не говорю, что это правильно.
— Американцы и в отпуск по многу лет не ходят. Вообще современная жизнь все больше напоминает бег с препятствиями. И включившись в эту гонку за успехом, человек уже не может затормозить.
— Это объясняется безграничными возможностями, которые якобы дают деньги. Сегодня доступно все. Вы можете отдыхать на мировых курортах, ездить на роскошных машинах, питаться деликатесами, лечиться у лучших врачей. И человек видит, что в этой гонке он имеет все больше и больше. Он побежал — ему заплатили. Дальше побежал — еще заплатили. Он побежал быстрее — ему еще больше заплатили. У него уже появилась одышка, бежать стало все тяжелее, заболело сердце, но ему платят! И он не может определить, где тот барьер, за которым надо сказать себе "стоп". Может быть, достаточно просто приостановиться на время — чтобы заняться собой, повернуться к семье, повозиться с детьми, уделить внимание старым родителям… Но это, конечно, вопрос философский, и решить его очень трудно.
— А как для себя решили его вы?
— Разумеется, я тоже участвовал в этой гонке, но уже давно нажимаю на тормоз. У меня есть некий достаток для того, чтобы достойно жить самому и чтобы дать образование даже не детям, а теперь уже внукам, — и мне достаточно. Не хочу лукавить и говорить, что откажусь от лишних возможностей, если те вдруг на меня упадут. Но бежать за ними я уже не буду. И меня очень огорчает, когда я вижу, что люди моего возраста и даже старше не могут остановиться, и однажды они от этого умирают.
Вообще я глубоко убежден, что большое количество денег не продлевает человеку жизнь. Наоборот, его жизнь становится короче, потому что он пребывает в постоянном стрессе, думая о том, чтобы эти деньги не пропали и никто их не украл. А потом все вокруг удивляются: как же так, у него были яхты и "Боинги", и вдруг в 45 лет он умер от инсульта… Правда, есть и другая категория людей, которые, живя в достатке и много работая, научились следить за своим здоровьем. Они не пьют, не курят, регулярно обследуются — среди пациентов нашей клиники я вижу все больше и больше таких людей. Другое дело, что те, у кого денег нет, должны тоже иметь какие-то гарантии, что им будет оказана нужная медицинская помощь. Но это уже задача государства.