Мы работаемс 1993 года
Мы работаем
От редакции: В 2017 году в Москве будут отмечать 120-летие со дня рождения знаменитого врача Александра Наумовича Рыжиха, которого называют отцом-основателем отечественной колопроктологии: до него в нашей стране не было ни специализированных отделений, ни, тем более, специализированных лечебных учреждений. Любимый ученик знаменитого хирурга Александра Васильевича Вишневского, Рыжих занялся проктологией сразу после войны. В хирургическом отделении Московской больницы № 18 было выделено 15 коек для лечения проктологических больных. Позже профессор Рыжих руководил специализированным проктологическим отделением Московского онкологического института им. П.А. Герцена, располагавшимся на базе ГКБ № 67. Там в его распоряжении было уже 102 койки. По его инициативе было построено здание Института проктологии, ныне ФГУ «Государственный Научный Центр колопроктологии» Минздрава РФ им А.Н. Рыжих. В преддверии юбилея своими воспоминаниями о совместной работе с А.Н. Рыжихом поделился его ученик, основатель и президент многопрофильной клиники «Центр эндохирургии и литотрипсии», заслуженный врач Российской Федерации, профессор Александр Семенович Бронштейн.
Как-то у нас в отделении лежал министр финансов Узбекской ССР. Рыжих вызывает сестру-хозяйку и говорит: «Выдай ему самое рваное белье». Белье выдали чистое, но с дырками, пятнами йода, в общем — настоящее больничное белье. И через какое-то время требует пригласить министра к себе в кабинет.
Наше отделение имело форму буквы «г»: с одной стороны женские палаты, с другой — мужские, а по середине — должна была быть столовая, но в ней Александр Наумович устроил себе кабинет, распорядившись развозить обед в палаты.
Так вот, явился узбекский министр к нему в кабинет, прикрывая по возможности руками те места, где на белье дыры, и очень стал извиняться, что он предстал перед профессором в таком виде.
А Рыжих ему: «У нас все так ходят. Денег-то нет на белье. А вы где работаете? Вы вообще кто есть?». Разумеется, он знал, кем тот работал! «Я — министр финансов», — говорит министр. «Так подпишите нам новое белье», — невозмутимо заявляет Рыжих. И сразу списком: халаты банные, белье нижнее и постельное и т.д.
Через несколько дней идет обход, Рыжих переходит из палаты в палату, от больного к больному, наконец, доходит до министра финансов «Профессор, как же так, я поступил раньше, чем другие пациенты в нашей палате, их уже прооперировали, а меня нет!», — обращается министр к Рыжиху. «А вы нам бельишко подписали? Нет?», — использовал тот запрещенный прием. Так у нас в отделении очень быстро появилось белье.
Ему все сходило с рук! Да и что можно тут предъявить, ведь все это он делал для того, чтобы поддерживать отделение в наилучшем состоянии. Все, что он требовал, было не для себя, хотя и сам был не чужд материальному, имел все, что нужно тогда было иметь состоятельному человеку в СССР.
Например, Рыжих любил новые, «свеженапечатанные» деньги. Он договорился с замминистра связи, что - бы тот ему такие купюры поставлял. Дома у Александра Наумовича был ящик, куда он складывал пачки денег, это все знали. Когда он умирал, ключ от этого ящика всегда был у него в кармане, он его никому не давал. Советской «сберкассе» он тоже не доверял, вообще никому не доверял деньги, в этом плане он был очень закрытый человек. Само собой, это нравилось не всем, и в медицинском мире он пользовался скандальной известностью. Но я хочу сказать, что взяточником он никогда не был, в отличие от большинства тех, кто навешивал на него этот ярлык. Всегда всем помогал: ставил в очередь на квартиру, доставал путевки в Сочи, прописывал в Москве, устанавливал телефоны.
Сергей Павлович Королев, великий советский конструктор, умер, надо сказать, по-дурацки. Я хочу рассказать об этом, так как смерть Королева имела непосредственное отношение к проктологии и некоторым образом касалась профессора Рыжиха. Как известно, Сергей Павлович сидел, и бериевские сатрапы, так их назовем, использовали некоторые приемчики, в результате применения которых у Королева была сломана челюсть. Он всю жизнь страдал от тяжелого остеохандроза и вертебробазилярной недостаточности. Эта травма и его короткая шея сыграли фатальную роль, так как его сложно было интубировать.
Королев лег в Кремлевскую больницу на обследование, которое, как предполагалось, не должно было затянуться. Он бросил все дела, не завершив, так как думал скоро вернуться к работе. Но во время обследования у него находят полип прямой кишки. Министром здравоохранения тогда был Борис Васильевич Петровский, он осмотрел Сергея Павловича и сказал, что этот полип ему не нравится, при гистологии была обнаружена carcinoma in situ, и его надо убрать. Ну, надо, так надо — подумаешь какое дело! Никто нам, конечно, не позвонил, Петровский сам провел операцию и убрал полип через ректоскоп (тогда не было колоректоскопов). Но разрез сильно закровил, Королев стал терять кровь.
Петровский был выдающимся хирургом, он был знаменит своими операциями на сердце, желудке и пищеводе, но никто бы не стал утверждать, что он сделал много операций на кишечнике. И вот, он пытается остановить кровь, но никак не может закончить операцию. В итоге Петровский посылает за Александром Александровичем Вишневским, который был крупным хирургом, директором института и главным хирургом Советской армии. Было понятно, что тот ему нужен не только как хирург, но и как свидетель.
Когда приехали за Вишневским, он собирался на охоту с маршалом Гречко, министром обороны, его застали в резиновых сапогах. Он приехал в больницу, и они уже вместе с Петровским попытались закончить операцию, которая в общей сложности продолжалась 6,5 часов. У человека, сидевшего в тюрьме, перенесшего инфаркт, страдающего от тяжелой формы сосудистой недостаточности, все это время был так называемый «пироговский наркоз» (эфир на марлевой повязке), который давали в 1873 году во время Крымской кампании. Наркоз давал Георгий Гебель, анестезиолог Кремлевской больницы, он сам потом об этом рассказывал. Конечно, по хорошему надо было поставить трахеостому. Но для этого требовалось решение Политбюро, а там такое решение не обсуждалось. (Примечание МД: трахеостома была установлена, но не сразу, операция была полостной, так как удалялась большая кровоточащая опухоль кишечника с наложением кишечного свища. Смерть наступила через несколько минут после операции от остановки сердца.)
Сразу после завершения операции под диктовку Петровского начали писать протокол: «оперировал Петровский, ассистировал Вишневский, наркоз давал Георгий Гебель» и так далее. Но в этот момент пришел Гебель и сообщил, что больной скончался через 40 минут после завершения операции, не приходя в сознание. И тогда Петровский приказывает переписать протокол. Во втором варианте было уже написано, что оперировали Петровский и Вишневский вместе. То есть Петровский фактически сделал Вишневского соучастником в этой истории.
При чем тут Рыжих?: только спустя какое-то время стали звонить Рыжиху с обвинениями, что чуть ли не он убил главного советского конструктора, хотя никто ему не позвонил ни до, ни во время операции, не предложили в ней поучаствовать. «Вы знаете, что такое смерть Королева? — тогда сказал Рыжих на нашей внутренней конференции. — Это все равно, что если бы мы отдали Бессарабию». Он воспринял эту смерть очень эмоционально, ведь в ходе проктологической операции Сергея Павловича Королева не было задействовано ни одного проктолога. Этот факт Рыжих постарался донести до самых верхов тогдашней власти. Все думали, что Петровского снимут, но его не сняли.
Вы спрашиваете, за - чем нужно было так рисковать и почему не пригласили Рыжиха? Во-первых, на болезни Королева можно было получить хорошие дивиденды. Если бы операция прошла благополучно, Петровский получил бы звезду Героя Труда, которую ему очень хотелось. Все это подробно рассказал нам Вишневский, когда Рыжих умирал. Он сидел вместе с нами, склонив голову, и страдал у постели друга, который тогда был уже без сознания. Во-вторых, Рыжиха не пригласили на эту операцию, так как он был чужим для Петровского человеком, это имело решающее значение.
Рыжих в медицинском мире всегда стоял особняком, отношение к нему было самое разное. Это теперь его признали, клиника носит его имя и его считают основоположником отечественной проктологии. Я считаю себя счастливейшим человеком, потому что в жизни мне встретился такой Рыжих. Я попал к фантастической личности, к человеку, который ничего и никого не боялся. Он к каждому находил какой-то особый ключ. У него было редкое качество: он безумно хорошо разбирался в людях.
У нас лежал известный советский физик Марк Аронович Айзерман (с 1964 по 1978 год он возглавлял кафедру теоретической механики МФТИ — МД). Во время его нахождения в больнице ему дали Ленинскую премию. По радио сообщили, что эту премию получили «три выдающихся русских ученых — Айзерман, Браверман и Розеноер». Я ни когда не забуду, как Рыжих подошел к нам и сказал: «пойдемте поздравим выдающегося русского ученого с Ленинской премией». И было видно, как ему хотелось это сделать, как ему приятно, что он рядом с ним в такой важный момент.
Рыжих был велик и тем, что во времена, когда было так трудно с деньгами (я даже не говорю с валютой — ее просто не было), он сумел уговорить заместителя Председателя Совета министров, который тогда отвечал за валюту, чтобы нам выделил деньги на подписку на иностранные журналы. У нас было два журнала — Proctology и Disease of the Colon & Rectum. Одним из важнейших свойств Александра Наумовича было то, что он всегда ориентировался на западную медицину и на лучшие медицинские центры, пытался позаимствовать там что-то новое и часто делал это с большим успехом. Он переносил последние мировые достижения в практику, например, предлагая модификации операций при сложных и простых свищах прямой кишки; также стал оперировать двумя бригадами хирургов — снизу в прямой кишке и сверху на животе — при операции Кеню-Майлса, где рак прямой кишки в 5 сантиметрах от ануса, то есть близкий рак.
Сам он не очень хорошо знал английский и не мог самостоятельно читать западные публикации. Он давал их нам и записывал себе: «Бронштейн, статья такая-то, перевести и сделать реферат». Врачи отделения, делали доклады по этим статьям на клинических конференциях. Каждый наш врач знал, что делается в клинике Святого Марка в Лондоне, что делается в американских клиниках и какие лучшие научные работы по нашей теме выходят.
Это были 60-е годы! А у нас была валюта на покупку иностранных журналов! Могу с уверенностью сказать, что это был уникальный случай. Даже в Четвертом управлении, который создал глубоко мной уважаемый Евгений Иванович Чазов, не пользовались своими валютными возможностями, чтобы получать периодику, хотя все оборудование и медикаменты закупали за границей.
До войны не было антисемитизма в Москве. Сталин стал чудовищным антисемитом после окончания войны, его паранойя по этому поводу стала причиной появления «дела врачей». Когда Александр Наумович Рыжих вернулся с фронта, он должен был пройти коллегию Минздрава РФ, чтобы его утвердили на должность. Он был беспартийным и евреем. Два таких недостатка тогда не прощались. Поскольку Рыжих уже негативно звучал среди людей власти, так как там считали, что он богатый, все имеет и страшно ему завидовали. На заседание коллегии Рыжих пригласил Александра Александровича Вишневского. Как я уже говорил, они были большими друзьями и помогали друг другу на протяжении всей жизни. Вишневский пришел в своей форме генерала-полковника и сел, когда обсуждение закончилось он сказал несколько слов о Рыжихе как о любимом ученике своего отца. А потом, обращаясь к своему другу, спросил: «Саш, я могу идти?». То есть отпросился у Рыжиха в присутствии министра и его замов. Это решило исход дела в пользу Рыжиха, его утвердили.
Был и другой эпизод с утверждением Рыжиха. Как-то ему предложили поехать заведовать кафедрой хирургии где-то на Урале в медицинском институте.
— Я не поеду.
— Не поедете? А партбилет на стол? — стучал директор института по столу.
— А у меня его нет, — прозвучал ответ Александра Наумовича.
Время было такое, что такие эксперименты со стороны еврейских людей редко оканчивались успехом. Что было, то было. В 1968 году началась еврейская эмиграция, люди потихонечку стали уезжать. Но Рыжиху удавалось плыть в этом море беззакония, чудовищного хамства, гегемонии коммунистической партии и зомбированных русских людей. Более того, на этом фоне он делал то, что он хотел.
Не получилось у него, пожалуй, только стать членом АМН, чего он добивался. Но ему дали звание Заслуженного деятеля науки. Жанна Михайловна Юхвидова, наш врач, знала людей в правительстве и способствовала получению этого звания. Это было крайне важно для Александра Наумовича.
Интересен также такой факт, что Александр Наумович дружил с заместителем Министра здравоохранения РСФСР Александром Владимировичем Сергеевым (он умер в возрасте 96 лет несколько лет назад). Сергеев очень любил Рыжиха. Мы боялись, что если не станет Рыжиха, то нам пришлют нового руководителя, который тут же разгонит отделение, в котором работает много евреев. Со слов Сергеева было известно, что следующий руководитель должен быть русским — еврея не пропустят наверху. Поэтому уже лежа с метастазами рака мочевого пузыря, Рыжих написал заявление об уходе и назначил на свое место нашего сотрудника Владимира Борисовича Александрова, который формально был русским (у него русский отец, а мама — еврейка). Кроме того, у Александрова имелся партбилет. Конечно, по-хорошему надо было назначить Самуила Наумовича Файна, который тогда уже был доктором наук и профессором, а Александров только кандидатом, но такое назначение никто не подписал бы. Так Рыжих спас отделение, и еще 2 года после его смерти мы работали тем же коллективом, по тем же правилам под руководством Александрова. В 1973 году Александрова сняли, а на его место назначили Федорова, но уже это отдельная история.
За что сняли Александрова, почему он проработал на этой должности всего два года? Первым секретарем райкома Ворошиловского района был Николай Николаевич Пономарев, брат Бориса Николаевича Пономарева, кандидата в члены Политбюро. Уже тогда Александров вызывал у всех партийных деятелей ужасную злобу. Рыжиха не было, поэтому можно было делать с Александровым все, что угодно. Райком над ним просто издевался: все время проверки, комиссии, которые интересовал один вопрос: «почему такой высокий процент еврейского населения в отделении?». В один прекрасный день приходит комиссия райкома, заходит в конферец-зал нашего нового здания Института (до переезда в него Рыжих не дожил) и тут выясняется, что в зале нет портретов членов Политбюро! Положено было так, чтобы были портреты. А у нас в зале висели только портреты известных врачей. Когда проверяющие спросили, почему нет портретов членов Полит бюро, Александров сказал: «Не хочу портить стены». Рыжих бы так никогда не ответил, это был неграмотный ход и подстава для всего коллектива. Комиссия ушла в три часа дня, а в шесть вечера уже было известно, что Александров отстранен. Это было в 1973 году, но я для себя эти цифры перевернул — для нашего коллектива это был новый 37-й.
На место Александрова назначили Федорова. Я проработал при нем до 1976 года, к тому времени он уже почти всех разогнал.
